Тогда святый сказал ему:
— Если ты говоришь правду и имеешь письмо Петра ко мне и мое письмо к Петру, то покажи их; пусть их прочтут, и я приму достойную казнь по закону.
Иоанн ответил:
— Я не имею писем ваших, и даже не знаю, писали ли вы друг другу, но в лагере тогда все об этом говорили.
Святый возразил:
— Если целое войско об этом говорило, то почему только ты один на меня клевещешь? Видел ли ты даже меня когда-либо, или я тебя?
— Нет, — отвечал Иоанн. — Я никогда не видел тебя.
Тогда святый, обратившись к собранию, сказал:
— Судите сами: справедливо ли ставить в свидетели таких людей? Сказано ведь: и҆́мже сꙋдо́мъ сꙋ́дите, сꙋ́дѧтъ ва́мъ, и҆ въ ню́же мѣ́рꙋ мѣ́рите, возмѣ́ритсѧ ва́мъ от Бога, праведного Судии всех[1].
Затем ввели Сергия Магуду. Тот сказал:
— Назад тому девять лет блаженный авва Фома, пришедший из Рима, рассказывал мне следующее: посылал меня, говорил он, папа Феодор к Григорию, префекту Африки, отложившемуся в то время от Греческой империи, сказать ему, чтобы он не боялся греческих войск, ибо раб Божий, авва Максим, видел сон, будто на небесах — на востоке и на западе — стояли лики Ангелов. Из них бывшие на востоке восклицали: Константин Август, ты победишь! Находившиеся же на западе восклицали: Григорий Август, ты победишь! При этом голос западного лика был яснее и громче, чем восточного.
Когда Магуда изложил это, казнохранитель сказал святому:
— Вот, тебя привел Бог в этот город на сожжение огнем.
Святый ответил:
— Благодарю Бога, очищающего вольные мои согрешения невольными наказаниями. Но го́ре мі́рꙋ ѿ собла́знъ: нꙋ́жда бо є҆́сть прїитѝ собла́знѡмъ: ѻ҆ба́че го́ре человѣ́кꙋ томꙋ̀, и҆́мже собла́знъ прихо́дитъ[2]. Поистине, не следовало бы говорить сего пред христианами, а тем более оставлять без наказания тех, которые
