тую радость свою в пении священных песнопений, которыми освежал и назидал дух свой среди однообразия телесных занятий. Обладая светлою памятью, с детства благоговейно внимательный к церковным службам Серафим знал наизусть множество церковных песнопений, кои и любил воспевать среди трудов в своей безмолвной, уединенной пустыни, причем некоторые, наиболее близкие к преподобному, люди замечали, что многие из этих песнопений имели наибольшее приложение к местности и к его уединенному иноческому доброделанию. Так, святый Серафим особенно любил часто воспевать: «Всемі́рнꙋю сла́вꙋ»[1] — в честь Богородицы, Которую считал покровительницей своей пустыни, — Пꙋсты̑нным непреста́нное бж҃е́ственное жела́нїе быва́етъ, мі́ра су́щымъ сꙋ́етнагѡ кромѣ̀[2] — антифон, изображающий пустынную жизнь и воскрыляющий душу пустынника к предметам Божественным, а также песнопения, возносящие душу человека к великому делу любви Божией, к творению мира и человека, как то: «И҆́же ѿ несꙋ́щихъ всѧ̑ приведы́й, сло́вомъ созида́ємаѧ, соверша́ємаѧ дх҃омъ»[3], «Водрꙋзи́вый на ничесо́мже зе́млю повелѣ́ниїмъ твои́мъ»[4] и т. д.
И вот, среди этой трудовой молитвы, занимаясь где-либо работой в огороде, на пасеке, или в лесу, преподобный погружался в столь глубокое созерцание духовных таин, что, незаметно для себя, прерывал работу, орудия падали из рук его, руки опускались, глаза придавали лицу особенный, благодатный характер самоуглубления. Старец всею душою погружался в самого себя, умом восходил на Небо и витал в Богосозерцании. И если кому-нибудь в такие минуты случалось быть подле или проходить мимо, то никто не смел нарушить благодатной тишины и покоя преподобного и каждый тихо скрывался от него. В каждом предмете, в каждом делании Серафим видел сокровенное отношение их к духовной жизни и отсюда поучался и возводил умные очи свои горе́. Так, при рубке дров, сделав один или три обрубка, он углублялся в созерцание великого таинства Единого Бога, в Троице славимого.
