Небесный свет свыше озарил его, и опять послышался Голос, который призывал мужественно переносить страдания и обещал конец их по прошествии трех дней.
Поутру на другой день царь снова призвал святаго на судилище. Он предстал пред ним со светлым лицем, веселым взором и с радостью в сердце. Мучитель, качая головой и смеясь над мучеником, сказал:
— Отвечай нам: какую пользу принесла тебе мрачная темница? Убедили ли тебя перенесенные страдания подчиниться царскому закону и воздать богам приличествующую им честь? Или нужно будет придумывать еще мучения против упорства твоего сердца?
— Мрачная темница, — отвечал мученик, — просветила меня; на душе у меня покойно, радостно и светло, что подает мне добрую надежду на получение будущей награды; и я весьма удивляюсь, почему нисколько не рассеивается тьма, в которую ты погружен и которая скрывает истину от твоих душевных очей.
Когда святый обличал таким образом заблуждение царя, Ликиний воскликнул:
— Ты, как видно, ни к чему другому не способен, как только к тому, чтобы, по невоздержности своего языка, по дерзости и безумию, открыто глумиться надо мною. Отвечай же и говори прямо, принесешь ли жертву богам и подчинишься ли нашему приказанию, или же подвергнешь себя заслуживаемым тобой мучениям?
— Ты уже слышал, царь, что я отвечал, — сказал мученик Христов Ермил, — и ничего не услышишь от меня более; делай — что хочешь, исполняй — что задумал.
Разгневанный Ликиний приказал растянуть святаго нагим на земле и бить палками по животу. Святый среди истязания имел одну радость — во Христе и молился, возводя к Нему душевные очи:
— «Бж҃е, въ по́мощь мою̀ вонмѝ: гдⷭ҇и, помощи́ ми потщи́сѧ»[1].
Терпение святаго привело мучителя в еще большую ярость, и он приказал терзать живот его орлиными когтями:
— Пусть видит, — сказал он, — своими глазами внутренности свои.
