из твоей келлии, брошу тебя, как лист, гонимый ветром. Тогда посмотрю, кто поможет тебе.
Сказав сие, диавол исчез. Мартиниан же был столь крепок в вере, что пребывал без всякой боязни и страха, как будто он не видал никакого привидения. Он только восхвалял Господа, упражняясь в Богомыслии и в чтении и разумении Божественного Писания.
После сего случилось следующее. Некоторые жители Кесарии однажды беседовали между собою о добродетельном житии Мартиниана. Они много дивились его мужеству и терпению. Некая жена блудница случайно услышала сию беседу. По диавольскому наущению, она приступила к сим мужам с такими словами:
— Почему вы так дивитесь житию этого подвижника? Разве уже он столь тверд в добродетели? Если только захочу, я могу поколебать его, как ветер колеблет лист на дереве. И что достойное хвалы нашли вы в нем? Уж не то ли, что он, подобно дикому зверю, удалился в пустыню, не будучи в состоянии бороться в городе с похотью плоти и мирскими соблазнами? И что удивительного, если он бесстрастным остается, не видя никогда ни одной женщины. Вы сами хорошо знаете, что без огня сено не горит; но то было бы весьма удивительно, если бы не загорелось сено, положенное близ огня. Так следует рассуждать и о сем человеке. Если я пойду к нему, и он останется столь же бесстрастным, и не соблазнится красотой моей, тогда он будет велик не только пред людьми, но и пред Богом и Ангелами Его.
После сих слов она поспорила на деньги с теми мужами и отправилась к себе в дом. Здесь она сняла свои богатые одеяния, облеклась в худые и разодранные одежды, покрыла себе голову рубищем и опоясалась веревкой. А всю свою богатую одежду, кольца и серьги, золотые перстни, мониста и всё, что прельщает ум и глаза юношей, — она вложила в мешок и взяла его с собою. Вечером она вышла из Кесарии и ночью пришла на ту гору в пустыне, где жил преподобный. Ночь была дождливая и бурная. Приблизившись к келлии Мартиниана, та жена притворно со стоном стала просить святаго:
— Помилуй меня, раб Божий! Не оставь меня, окаянную, на съедение зверям. Я заблудилась в пустыне и не знаю, куда идти. Умилосердись, сжалься надо мною в такой беде, и не
