Иринарх с трепетом проснулся и наутро сказал окружающим о том, что поведал ему чудотворец Никон. И действительно, ночью выпал снег, и кто с верою натирался этим снегом, тот делался здоровым[1].
Вот и еще случай из недавних времен (1846 г.). В монастырской больнице жестоко страдал от нервной горячки рясофорный послушник Гавриил; несколько дней он был без памяти, и думали, что не перенесет болезни. В ночь на память преподобного Никона видит он, что душа его как бы разлучается от тела и устремляется в какую-то бездну. Мысленно стал он молить преподобных Сергия и Никона о возвращении к жизни, чтобы покаянием приготовиться к вечности. (А лежал он всё время, как видели другие, без памяти и движения). Вдруг видит, как бы двери отворились: входят два светоносные мужа — старцы, один с жезлом — в сем он признал преподобного Сергия, а в другом — преподобного Никона. Преподобный Сергий, указывая жезлом преподобному Никону на болящего, говорит: «Помоги»! Преподобный Никон подошел и самым приближением наполнил больного силою и радостию. Больной приподнялся, перекрестился, а преподобные стали невидимы. Гавриил пришел в память; болезнь миновалась, осталась только слабость[2].
Послꙋша́нїѧ до́брый рачи́тель бы́въ, прпⷣбне ні́кѡне приснопа́мѧтне, цр҃ковь бо прекра́снꙋ ст҃ы́ѧ трⷪ҇цы, въ похвалꙋ̀ ѻ҆тцꙋ̀ твоемꙋ̀ воздви́глъ є҆сѝ. тѣ́мже и҆ мы̀ ча̑да твоѧ̑ любо́вїю вопїе́мъ тѝ: сла́ва да́вшемꙋ тѝ крѣ́пость, сла́ва вѣнча́вшемꙋ тѧ̀, сла́ва дѣ́йствꙋющемꙋ тобо́ю всѣ́мъ и҆сцѣлє́нїѧ.
Дх҃о́вномꙋ твоемꙋ̀ настоѧ́телю, ѻ҆́тче ні́кѡне, всѧ́чески прилѣпи́всѧ, и҆ ѿ негѡ̀ наставлѧ́емь, во все́мъ хрⷭ҇то́ви порабо́тивсѧ, мона́хѡвъ бы́лъ є҆сѝ чинонача́льникъ, и҆ прпⷣбныхъ сожи́тель: съ ни́миже хрⷭ҇та̀ бг҃а молѝ непреста́ннѡ ѡ҆ всѣ́хъ на́съ.