уничтоживший и преждевременные надежды Евсевия на победу. Константин Великий одобрил Символ, сказав, что он сам так же мыслит, как учит Символ, желает, чтобы и другие держались такого же вероисповедания; затем он предложил для определения отношения Сына Божия к Богу-Отцу внести в Символ слово ὁμούσιος-единосущный[1]. Это слово с желанною для православных членов Собора силою и определенностью, не допускающею перетолкований, выражало нужную мысль о равенстве Божества Сына Божия с Божеством Отца. Внесением его в Символ разбивались в прах надежды Евсевия Кесарийского, потому что оно с очевидностью, какой нельзя было более и желать, обличало еретические умствования полуариан и крайних ариан, обеспечивая в то же время торжество Православия на все последующие века. Сдерживаемые авторитетом императора арианствующие могли против внесения в Символ единосущный указать только на то обстоятельство, что этим понятием в учение о сущности Божества привносятся представления слишком вещественного характера: «единосущным, — говорили они, — называется то, что есть из чего-либо другого, как, например, два или три золотых сосуда из одного слитка». Во всяком случае, прения по поводу слова единосущный были мирны: арианствующие принуждены были, следуя за императором, согласиться на принятие, разрушавшего их ересеучение, слова. Представители Православной партии, учитывая вынужденную уступчивость еретичествующих членов Собора, внесли в Символ и другие поправки и изменения, благодаря которым Символ принял следующий, чуждый всякой двусмысленности вид:
«Веруем во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого; — и во единого Господа Иисуса
- ↑ «Слово единосущный указывает не только на единство существа Отца и Сына, но и на одинаковость, так что в одном слове заключается указание и на единство Божие и на различие лиц Сына Божия и Бога Отца, ибо единосущны могут быть только два лица»: единосущен и значит именно: «не слит по существу, но и не разделен». По свидетельству других древних историков христианской Церкви, освященное церковным преданием слово единосущный провозгласили епископы Собора и значит не император, как говорит Евсевий Кесарийский. Кажущуюся противоречивость этих двух свидетельств можно согласить тем весьма вероятным соображением, что император Константин в данном случае действовал по внушению православных епископов, которые находили более удобным провозгласить именно его устами нужное слово, так как авторитет императора уничтожал возможность продолжительных споров, кои непременно бы возникли, если бы термин единосущный предложило Собору не столь влиятельное для всех партий лицо.
