пасе́тъ мѧ̀ и҆ ничто́же мѧ̀ лиши́тъ. На мѣ́стѣ зла́чнѣ, та́мѡ вселѝ мѧ̀[1]. И еще: и҆зба́вилъ є҆сѝ дꙋ́шꙋ мою̀ ѿ а҆́да[2], и҆ и҆з̾ѧ́тъ дꙋ́шꙋ мою̀ ѿ сме́рти[3] (святые в душе считали дом своего господина — адом, Катулла — смертью, идолов — адским огнем).
Но вот родился у Катулла сын. Все горожане радовались и праздновали вместе с Катуллом день рождения у него сына, принося своей богине — Фортуне благодарственные жертвы. В это время святая Зоя молилась Богу, прося Его дать мужу и детям ее силы мужественно перенести свой подвиг. Между тем, Катулл в конце пира сказал своей жене Терции:
— Пусть повеселятся на нашем празднике все домашние и рабы наши.
Она же отвечала ему.
— Хорошо, пусть все повеселятся.
Тотчас послали рабам своим, в числе которых была и семья Еспера, сосуд вина от идоложертвенного пира и блюдо с мясом. Святая Зоя, увидав издали слуг, несших дары господина, вздохнула, сказав:
— Господи Боже Неизреченный, ведущий тайные помышления человеческие! Пребывай с нами, убогими странниками: кроме Тебя, Господа нашего, другого бога мы не знаем. Помоги нам твердо исповедать святое Имя Твое.
При этих словах она подошла к принесенным подаркам и, взяв мясо, бросила его псам, а вино вылила на землю. Раб тотчас пошел и рассказал об этом господину своему.
Это известие сильно разгневало Катулла, и он приказал тотчас же привести Еспера с его семьею к себе в дом. На пути к господину Зоя, ободряя мужа и детей, говорила:
— Не устрашимся гнева нечестивого Катулла и уготовляемых им для нас мук, но перенесем их мужественно, дабы, окончив свой подвиг, мы вошли в Небесное Царство Христа и Его святых.
Когда святые были приведены в дом господина, Катулл спросил их:
— На защиту кого вы надеялись, нанося мне такое оскорбление? Как осмелились вы наши дары кинуть собакам? Впрочем, я не
