Страница:Жития святых свт. Димитрия Ростовскаго. Май.djvu/570

Эта страница была вычитана
571
Страдание мученика Феодота

— Верующие должны приносить такую жертву Богу и Господу нашему Иисусу Христу, Который и Сам пострадал за нас всех.

Когда святый сказал это, то был введен в темницу и заключен здесь в тесном и узком месте.

По прошествии шестнадцати дней после того, как святый Феодот был заключен в темницу, игемон приказал приготовить в центре города, на том месте, где обычно происходили зрелища, судилище. Святый мученик был выведен из темницы и представлен на судилище. Увидав его, игемон сказал ему:

— Подойди к нам поближе, Феодот, потому что мне кажется, что ты, будучи достаточно наказан ранее, оставил теперь всю гордость свою и переменился к лучшему. Воистину, ты неразумно поступил, навлекши на себя столь великие мучения. Мы же не хотели тебя мучить. Но теперь, оставив свое упорство, познай силу и могущество богов наших; тогда мы наградим тебя теми дарами, о которых мы говорили раньше. Мы обещали тебе эти дары ранее, обещаем их и теперь; ты получишь их, если поклонишься богам нашим; но если ты не поклонишься богам, то тотчас же увидишь и огонь, приготовленный для тебя, и острые железные орудия, и уста зверей, готовых тебя растерзать.

Святый же мученик отвечал на это:

— О Феотекн! Можешь ли ты придумать такое мучение, которое сокрушило бы силу Господа моего Иисуса Христа, укрепляющего меня посреди мучений? Но хотя мое тело уже достаточно изъязвлено орудиями мучений, как это ты и сам видишь, — испытай снова крепость мою; отдай меня на новые мучения, и ты увидишь, что я мужественно перенесу и их, как и раннейшие мучения.

Тогда игемон приказал снова повесить святаго на мучилищном дереве и терзать тело его железными орудиями, возобновляя старые его раны. Во время мучений святый велегласно исповедывал Имя Христово. Затем мучитель приказал воинам снять святаго с мучилищного дерева и влачить по разожженным черепкам. Потом святаго снова повесили на дерево и снова терзали железными орудиями, так что на теле мученика не осталось ни одного целого, неизъязвленного места; он весь был