— Пусть никто из нечестивых христиан не называет его блаженным, ибо, беззаконно надругавшись над нашими богами, вот теперь он подвергся великим мукам.
Но святый Дула пребывал в той темнице, непрестанно славословя Бога и молясь, — да даст Он ему совершить добрый подвиг мученичества.
По прошествии пяти дней Максим, седши снова на судилищное место, спросил:
— Жив ли всезлобный последователь нечестивого христианского мудрования? Приведите его сюда!
Военачальник Афанасий на это ответил:
— Он очень тверд в исповедании своего учения и притом так бодр, что как будто не имеет ни одной раны на теле своем.
И при этом он повелел ввести мученика. Игемон, увидев, что все тело святаго Дулы невредимо и что лице его сияет, сказал воинам:
— О окаянные стражи! Не приказывал ли я вам, — чтобы вы не лечили его и не заботились об нем?
На это Пигасий, начальник нотариев, ответил:
— Клянемся величеством твоим, что согласно твоему повелению, мы содержали его в внутреннейшей части темницы и что на шее его все время висело железное изображение Геркулеса[1], тяжестию в триста литр[2]; каким же образом он теперь совершенно здоров, — этого никто из нас не знает.
Тогда святый мученик сказал:
— Безумный игемон! Это — Христос мой исцелил меня и дал моему телу здоровье и крепость для перенесения даже и тех мук, которым ты сейчас снова подвергнешь меня; и это Он сделал для того, чтобы ты познал, что Бог наш — есть Врач, Который дивным образом исцеляет уповающих на Него людей, — а также и для того, чтобы я принял сугубый венец мученичества, а ты бы был подвержен сугубой вечной муке; ведь если бы ты ради своего Аполлона претерпел такие мучения, — разве тогда этот твой Бог мог бы исцелить тебя так же, как исцелил меня мой Христос?
