и҆ не вѣ́сть, комꙋ̀ собере́тъ ѧ҆̀[1], нижѐ сни́детъ съ ни́мъ сла́ва є҆гѡ̀[2]. Человек оставляет свое богатство чужим, и иначе быть не может. И Апостол говорит: прехо́дитъ ѡ҆́бразъ мі́ра сегѡ̀[3]. Слышу как и Христос Спаситель наш восклицает: и҆́же не ѿрече́тсѧ всегѡ̀ своегѡ̀ и҆мѣ́нїѧ, не мо́жетъ бы́ти мо́й ᲂу҆чени́къ[4], и еще: и҆́же не прїи́метъ креста̀ своегѡ̀, и҆ въ слѣ́дъ менѐ грѧде́тъ, нѣ́сть менѐ досто́инъ[5]. Поэтому, отче, я хочу всё оставить по любви к Богу — и жену, и детей, и имение, и жить для одного Господа, приведшего меня из небытия в бытие. Ты же дай мне свое отеческое благословение и один хлеб из твоей келлии и помолись за меня!
Я подивился словам его и сказал ему:
— Доброе у тебя, я вижу, намерение, но ты берешь на себя великий подвиг. Спасется тот, кто претерпит до конца[6], поэтому смотри, чадо мое, как бы тебе напоследок не раскаяться. Лучше вовсе не давать обета, чем, давши обет, не исполнить его. Но если ты исполнишь, то, конечно, блажен будешь, переменив временное на вечное.
Он же сказал:
— Да будет воля Господня!
После этого я помолился о нем и, давши ему один хлеб, отпустил его. А он, убежавши из мятежного мира как из темницы, прибыл в Иерусалим и, помолившись усердно у Гроба Христова и побывав во всех Святых местах, ушел в лавру святаго Саввы и принял иноческий чин, будучи переименован из Адера в Афанасия. Он проводил жизнь истинного инока, угодил Богу и отошел к Нему. Добродетельная же супруга его, по удалении его, долгое время оплакивала свое одиночество и нередко при этом обращалась к нему, как бы видя его пред собою:
— О господин мой, — говорила она, — ты старался о том, чтобы спасти душу свою, а на меня одну возложил заботу о детях твоих. Да видит это Всевидящий Бог и пусть рассудит между мною и тобою!
