тели усечь мечом, припав к ногам сего инока, со слезами умоляли его помолиться Богу о душах их. Видя, какое почтение воздается иноку обреченными на смерть, Сарацины спросили его, каким саном и почетом пользовался он в своем отечестве среди христиан.
Он же ответил:
— Я не имел никакого сана, даже не был удостоен священства; я только грешный инок, наученный философии, и не только христианской, но и той, которую измыслили языческие мудрецы!
Сказав сие, инок горько заплакал. Невдалеке стоял родитель Иоанна; видя плачущего старца и узнав в нем по одежде инока, он подошел к нему и, желая утешить его в скорби, сказал:
— Напрасно, человек Божий, ты плачешь о потере мира, которого ты давно отрекся и для которого умер, как я вижу по твоему виду и одежде.
— Я плачу, — ответил инок, — не о потере мира — для него, как ты сказал, я умер — и не забочусь ни о чем мирском, зная, что есть другая жизнь — лучшая, бессмертная и вечная, приготовленная рабам Христовым, которую надеюсь и я получить при помощи Божией; плачу же о том, что ухожу из сего мира бездетным, не оставив после себя наследника.
Изумился родитель Иоанна словам инока и сказал:
— Отче, ты — инок, посвятивший себя Богу для сохранения чистоты, а не для рождения детей: зачем ты скорбишь о детях?
Инок ответил:
— Ты не понимаешь, господин, сказанного мною: я говорю не о плотском сыне и не о земном наследстве, но о духовном. Я, как сам ты видишь, инок бедный и не имею ничего,