Когда я взял сосуд, чтобы из него налить напитка, мне показалось, что я начинаю плохо видеть своего господина. Я воскликнул:
— Господин, я не вижу!
В это время меня восхитила от земли какая-то сила, и потому я уже не слыхал, что говорил мне господин мой, но услышал пение сих слов: є҆ди́нъ ст҃ъ, є҆ди́нъ гдⷭ҇ь, і҆и҃съ хрⷭ҇то́съ, во сла́вꙋ бг҃а ѻ҆ц҃а̀, а҆ми́нь. Тотчас я увидел себя в алтаре, увидел также и отца моего, державшего в руках своих святый потир и говорившего церковным служителям:
— Дайте напитка.
Стоя около отца, я хотел было влить напиток, который был у меня в руках, во святый потир, потому что в то самое мгновение, когда я был в бане и стоял около сарацина, держа в руке своей сосуд с напитком, — в это же мгновение я внезапно оказался в алтаре вблизи своего отца, совершавшего Литургию. Отец мой, посмотрев на меня, спросил сослужащих:
— Кто сей юноша?
Те же отвечали с удивлением:
— Не знаем, кто таков и откуда он пришел сюда, — так как я был острижен и имел на себе сарацинскую одежду.
Я же сказал отцу:
— Отец! Неужели ты не узнаешь меня? Я — Филофей, сын твой.
Тогда отец мой сказал мне:
— А для чего этот сосуд в руках твоих, и что в нем находится?
Я сказал:
— Это — напиток сарацинский. Я находился сию минуту с своим господином в бане, близ Иерусалима, и в тот момент, как я хотел ему подать это питье, внезапно оказался около тебя в этом храме.
Услышав это, отец мой весьма ужаснулся и едва не выпустил из рук святаго потира. А я в этот момент выпустил из рук своих сосуд с напитком и, поддержав руки отца, сказал ему:
— Не смущайся, отец мой, но окончи службу.
Затем отец мой, поставив потир на Святой трапезе, поднял руки свои к Небу и возблагодарил Бога и Его святаго
