_-_%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D0%B0_12311_%D0%9A%D0%B8%D0%BF%D1%80%D0%B8%D0%B0%D0%BD.png)
и мучительными опасениями и тревогами. Все это привело Киприана к убеждению, что в язычестве спастись нельзя, что языческая религия не может дать человеку мира душевного и не может заслуживать ни малейшего внимания сравнительно с религиею христианскою.
Но сознание глубины и повсеместности нравственного развращения останавливало на время обращение Киприана в христианство. Он часто задумывался о своем нравственном падении, о необходимости исправиться и начать новую жизнь в христианстве, но в то же время страшился первоначально высоких требований христианства; он почитал весьма трудным то духовное возрождение, какое даруется в христианстве, ибо уже много лет он провел в язычестве. Свои сомнения и недоумения по этому поводу он красноречиво выражает в «Письме к Донату». Киприан говорит здесь:
«Возможно ли отложить всё то, чем был кто-либо ранее, и при том же сложении тела сделаться другим человеком по уму и по сердцу?.. Возможно ли совлечься того, что, родившись от грубой материи, вместе с нею отвердело, или от долговременной привычки укоренилось вместе с летами… Научится ли когда бережливости тот, кто привык к великолепным пиршествам и изысканными снедям? Наденет ли когда-нибудь обыкновенное и простое платье тот, на ком всегда были драгоценные, украшенные золотом, одеяния? Нет, — рассуждал Киприан, — сын роскоши, привыкший к почестям, никогда не решится быть частным и незнатным человеком. Всегда сопровождаемый своими слугами, окружаемый в знак почести многочисленною толпою раболепствующего пред ним народа, он считает наказанием, когда бывает один.
