— Я не могу, я долженъ взять ихъ въ руки. Вотъ лошадка съ оторваннымъ хвостомъ.—Гопъ-гопъ, лошадка, куда ты скачешь?—Далеко, папа, далеко, туда, гдѣ поле и зеленый лѣсъ.—Возьми, меня, лошадка, съ собой.—Гопъ-гопъ, садись, милый папочка… А вотъ киверъ, картонный плохенькій киверъ, который со смѣхомъ я самъ примѣрялъ, когда покупалъ его въ лавкѣ.—Ты кто?—Я рыцарь, папа. Я самый сильный, смѣлый рыцарь.—Куда же идешь ты, мой маленькій рыцарь?—Дракона убивать я иду, милый папа. Я иду освободить плѣнныхъ, папа.—Иди, иди, мой маленькій рыцарь. (Жена человѣка плачетъ.) А вотъ и нашъ неизмѣнный паяцъ со своей глупой и милою рожей. Но какой онъ ободранный—точно изъ сотни битвъ вырвался онъ, но все такъ же смѣется, и такъ же красноносъ. Ну, позвени же, другъ, какъ ты звенѣлъ прежде. Не можешь, нѣтъ? Одинъ только бубенчикъ остался, ты говоришь. Ну, такъ я же брошу тебя на полъ! (Бросаетъ.)
Что ты дѣлаешь? Вспомни, какъ часто цѣловалъ нашъ мальчикъ его смѣшное лицо.
Да. Я неправъ. Прости меня, мой другъ, и ты, старина, прости. (Поднимаетъ, съ трудомъ нагибаясь.) Все смѣешься? Нѣтъ, я положу тебя подальше. Не сердись, но сейчасъ я не могу видѣть твоей улыбки, ступай смѣяться въ другое мѣсто.
— Твои слова разрываютъ сердце. Повѣрь мнѣ, выздоровѣетъ нашъ сынъ—развѣ это будетъ справедливо, если молодое умретъ раньше стараго.
— А гдѣ ты видѣла справедливое, жена?
— Мой милый другъ, я прошу тебя, преклони со мной вмѣстѣ колѣна, и вдвоемъ мы умолимъ Бога.
— Трудно сгибаются старыя колѣна.
