Вотъ я посмотрю въ записную книжку. Не у васъ ли ребенокъ, у котораго болитъ горло и онъ задыхается?
— Нѣтъ.
— Не у васъ ли господинъ, подавившійся костью?
— Нѣтъ.
— Не у васъ ли человѣкъ, который внезапно сошелъ съ ума отъ бѣдности и топоромъ зарубилъ жену и двоихъ дѣтей? Всего должно быть четверо?
— Нѣтъ.
— Не у васъ ли дѣвушка, у которой перестало биться сердце? Не лгите, старушка, мнѣ кажется, что она у васъ.
— Нѣтъ.
— Нѣтъ. Я вамъ вѣрю, вы говорите искренне. Не у васъ ли молодой человѣкъ, которому камнемъ разбили голову и онъ умираетъ?
— У насъ. Ступайте въ ту дверь, налѣво. Да дальше не ходите, тамъ васъ съѣдятъ крысы.
— Хорошо. Звонятъ, все звонятъ, днемъ и ночью. Вотъ и теперь ночь, фонари всѣ потушены, а я все иду. Часто ошибаюсь я, старушка. (Уходитъ въ дверь, ведущую внутрь дома.)
Одинъ докторъ лечилъ, не вылечилъ, теперь другой будетъ—и тоже должно быть не вылечитъ. Чтожъ! Тогда умретъ ихній сынъ, и останемся мы въ домѣ одни. Я буду въ кухнѣ сидѣть и съ собой разговаривать, а они тутъ будутъ сидѣть, молчать и думать. Еще одна комната освободится, и будутъ въ ней бѣгать и драться крысы. Пускай бѣгаютъ и дерутся, мнѣ все равно. Мнѣ все равно.
Спрашиваете вы меня, за что ударилъ злой человѣкъ молодого господина. А я не знаю—откуда же я
