Вотъ удивляются мнѣ люди: страшно, говорятъ, жить у нихъ, страшно по вечерамъ сидѣть, когда только вѣтеръ въ трубѣ свиститъ, да крысы пищатъ и грызутся. Не знаю, можетъ быть и страшно, но только я не думаю объ этомъ. Зачѣмъ? Они вдвоемъ у себя сидятъ и смотрятъ другъ на друга, и вѣтеръ слушаютъ, а я у себя въ кухнѣ одна сижу и тоже вѣтеръ слушаю. Развѣ не одинъ вѣтеръ свиститъ въ наши уши? У нихъ такъ бывало, что придутъ молодые люди къ ихнему сыну, и тогда всѣ смѣются, поютъ, ходятъ въ пустыя комнаты крысъ разгонять, а ко мнѣ никто не приходитъ, и сижу я одна, все одна. Не съ кѣмъ разговаривать—такъ я съ собой говорю и—мнѣ все равно.
И такъ у нихъ плохо, а третьяго дня и еще несчастье случилось: пошелъ молодой господинъ гулять и шляпу на бокъ надѣлъ и волосы выправилъ, какъ молодецъ, а злой человѣкъ взялъ изъ-за угла и бросилъ въ него камнемъ и разбилъ ему голову какъ орѣхъ. Принесли его, положили, и лежитъ онъ теперь, умираетъ—а можетъ быть и живъ останется, кто знаетъ. Плакали старая госпожа и господинъ, а потомъ взяли всѣ книги на возъ положили, да продали. Теперь сидѣлку на эти деньги наняли, лѣкарства взяли, даже винограду купили. Вотъ и пригодились книги. Но только не ѣстъ онъ винограду, даже не смотритъ на него—такъ и стоитъ возлѣ на блюдечкѣ. Такъ и стоитъ.
Туда я попалъ? Вы не знаете, старушка? Я—докторъ, у меня много посѣщеній и я часто ошибаюсь. Туда зовутъ, сюда зовутъ, а дома всѣ одинаковы и люди въ нихъ скучные. Туда я попалъ?
Не знаю.
