Тамъ гдѣ старыя — платки на шеѣ рвутъ.
Какъ вошелъ на пиръ, тутъ Князева жена
Лебедь рушила, обрѣзалась она,
95 Со стыда ли руку свѣсила подъ столъ,
Какъ Чурилушка тотъ Пленковичъ прошелъ.
А Чурило только смѣло поглядѣлъ,
А свирѣльный гласъ куда какъ сладко пѣлъ.
Пировали такъ, окончили, и прочь,
100 А пороша выпадала въ эту ночь.
Всѣ къ заутрени идутъ, чуть бѣлый свѣтъ,
Запримѣтили на снѣгѣ свѣжій слѣдъ.
И дивуются: смотри да примѣчай,
Это зайка либо бѣлый горностай.
105 Усмѣхаются иные, говорятъ:
„Горностай ли былъ? Тутъ зайка ль былъ? Наврядъ.
А Чурило тутъ навѣрно проходилъ,
Красоту онъ Катерину навѣстилъ“.
Говорили мнѣ, что будто молодецъ
110 На Бермяту натолкнулся наконецъ,
Что Бермятой былъ онъ будто бы убитъ, —
Кто повѣдалъ такъ, неправду говоритъ.
Ужь Бермятѣ ль одному искать въ крови
Чести, мести, какъ захочешь, такъ зови.
115 Не убьешь того, чего убить нельзя,
Горностаева уклончива стезя.
Тотъ, кто любитъ, — какъ ни любитъ, любитъ онъ,
И кровавою рукой не схватишь сонъ.
Сонъ пришелъ, и сонъ ушелъ, лови его.
120 Чуръ меня! Хотѣнье сердца не мертво.
Знаю я, Чурило Пленковичъ красивъ,
Съ нимъ цѣлуются, цѣлуются, онъ живъ.
И сейчасъ онъ улыбаяся идетъ,
Предъ лицомъ своимъ подсолнечникъ несетъ.
125 Расцвѣчается подсолнечникъ-цвѣтокъ,
Чтобы жаръ лицо красивое не сжегъ.
Там где старые — платки на шее рвут.
Как вошёл на пир, тут Князева жена
Лебедь рушила, обрезалась она,
95 Со стыда ли руку свесила под стол,
Как Чурилушка тот Плёнкович прошёл.
А Чурило только смело поглядел,
А свирельный глас куда как сладко пел.
Пировали так, окончили, и прочь,
100 А пороша выпадала в эту ночь.
Все к заутрени идут, чуть белый свет,
Заприметили на снеге свежий след.
И дивуются: смотри да примечай,
Это зайка либо белый горностай.
105 Усмехаются иные, говорят:
«Горностай ли был? Тут зайка ль был? Навряд.
А Чурило тут наверно проходил,
Красоту он Катерину навестил».
Говорили мне, что будто молодец
110 На Бермяту натолкнулся наконец,
Что Бермятой был он будто бы убит, —
Кто поведал так, неправду говорит.
Уж Бермяте ль одному искать в крови
Чести, мести, как захочешь, так зови.
115 Не убьёшь того, чего убить нельзя,
Горностаева уклончива стезя.
Тот, кто любит, — как ни любит, любит он,
И кровавою рукой не схватишь сон.
Сон пришёл, и сон ушёл, лови его.
120 Чур меня! Хотенье сердца не мертво.
Знаю я, Чурило Плёнкович красив,
С ним целуются, целуются, он жив.
И сейчас он улыбаяся идёт,
Пред лицом своим подсолнечник несёт.
125 Расцвечается подсолнечник-цветок,
Чтобы жар лицо красивое не сжёг.
