маніе: извѣстно, что эти послѣдніе папирусы, заключающіе любопытную исторію египетскаго эмигранта Синеха, относятся ко временамъ конца Древняго Царства и къ одной изъ самыхъ блестящихъ эпохъ фараоновской литературы. Но берлинскіе папирусы являются только образчиками этой древнѣйшей литературы; нашъ же папирусъ заключаетъ, сверхъ того, интересъ совершенно необычайный вслѣдствіе того, что призванъ (какъ я надѣюсь) пролить нѣкоторый свѣтъ на происхожденіе нѣсколькихъ, очень извѣстныхъ арабскихъ и древне-греческихъ разсказовъ, съ которыми онъ имѣетъ величайшее родство. Вотъ точный переводъ этого интереснаго папируса.
«Мудрый слуга говоритъ: «Да возрадуется твое сердце, господинъ мой, потому что мы достойны отечества, послѣ того, что такъ долго занимали корму корабельную и такъ долго били (воду) веслами! Носъ корабля нашего наконецъ коснулся земли! Всѣ люди радуются и возносятъ благодарственныя молитвы, а сами обнимаютъ другъ друга. Другіе тоже воротились въ цѣлости, но у насъ не пропало ни одного человѣка, даромъ, что мы достигли послѣднихъ предѣловъ земли Уауатъ, и проѣхали всю страну Сенмутъ. Вотъ мы и воротились въ мирѣ, а нашей земли — вотъ мы ея и достигли.
Выслушай меня, господинъ мой: я лишенъ всего! Обмойся и налей себѣ воды на пальцы, а потомъ обрати и направь свою рѣчь къ фараону! Твое сердце предохранитъ твою рѣчь отъ безсвязности. Потому что, хотя уста иной разъ и спасаютъ человѣка, но рѣчь его можетъ привести его и въ смущеніе (заставляетъ покрыть лицо). Поступай-же какъ велитъ тебѣ сердце: что ты ни скажешь, все успокоитъ меня.
Теперь я стану разсказывать тебѣ, какъ и что со мной случилось — со мной самимъ. Я поѣхалъ къ рудникамъ фараоновымъ, и спустился въ море, въ кораблѣ, въ полтораста локтей длины и 40 ширины, съ полутораста корабельщиками изъ лучшихъ по всему Египту, такихъ, что видали и небо, и землю, и сердце у которыхъ было осторожнѣе, чѣмъ у львовъ.
Они предсказывали, что вѣтеръ не станетъ хуже, или что его и вовсе не будетъ. Но ударилъ вѣтеръ, пока мы были въ морѣ. Только мы стали подходить къ землѣ, вдругъ поднялся вѣтеръ и удвоилъ волны локтей на 8. Я отломилъ (ухватилъ) кусокъ дерева, а тѣ, что были на кораблѣ, всѣ потонули, и ни одного не осталось. Но одной волной меня снесло на островъ, послѣ того, что я оставался цѣлыхъ три дня совсѣмъ одинъ, безъ
мание: известно, что эти последние папирусы, заключающие любопытную историю египетского эмигранта Синеха, относятся ко временам конца Древнего Царства и к одной из самых блестящих эпох фараоновской литературы. Но берлинские папирусы являются только образчиками этой древнейшей литературы; наш же папирус заключает, сверх того, интерес совершенно необычайный вследствие того, что призван (как я надеюсь) пролить некоторый свет на происхождение нескольких, очень известных арабских и древне-греческих рассказов, с которыми он имеет величайшее родство. Вот точный перевод этого интересного папируса.
«Мудрый слуга говорит: «Да возрадуется твое сердце, господин мой, потому что мы достойны отечества, после того, что так долго занимали корму корабельную и так долго били (воду) веслами! Нос корабля нашего наконец коснулся земли! Все люди радуются и возносят благодарственные молитвы, а сами обнимают друг друга. Другие тоже воротились в целости, но у нас не пропало ни одного человека, даром, что мы достигли последних пределов земли Уауат, и проехали всю страну Сенмут. Вот мы и воротились в мире, а нашей земли — вот мы её и достигли.
Выслушай меня, господин мой: я лишен всего! Обмойся и налей себе воды на пальцы, а потом обрати и направь свою речь к фараону! Твое сердце предохранит твою речь от бессвязности. Потому что, хотя уста иной раз и спасают человека, но речь его может привести его и в смущение (заставляет покрыть лицо). Поступай же как велит тебе сердце: что ты ни скажешь, всё успокоит меня.
Теперь я стану рассказывать тебе, как и что со мной случилось — со мной самим. Я поехал к рудникам фараоновым, и спустился в море, в корабле, в полтораста локтей длины и 40 ширины, с полутораста корабельщиками из лучших по всему Египту, таких, что видали и небо, и землю, и сердце у которых было осторожнее, чем у львов.
Они предсказывали, что ветер не станет хуже, или что его и вовсе не будет. Но ударил ветер, пока мы были в море. Только мы стали подходить к земле, вдруг поднялся ветер и удвоил волны локтей на 8. Я отломил (ухватил) кусок дерева, а те, что были на корабле, все потонули, и ни одного не осталось. Но одной волной меня снесло на остров, после того, что я оставался целых три дня совсем один, без
