касается литературы, то въ послѣднія 30 лѣтъ открыто такъ много египетскихъ литературныхъ произведеній всякаго рода, что о старинныхъ ратованіяхъ на счетъ «причинъ несуществованія египетской литературы» можно вспоминать только съ усмѣшкой. Египетская литература заняла одно изъ почетнѣйшихъ и важнѣйшихъ мѣстъ въ ряду древнихъ восточныхъ литературъ. Между всѣми ея произведеніями, повѣсть петербургскаго папируса играетъ, безъ сомнѣнія, одну изъ наиболѣе крупныхъ ролей и по глубокой древности (она относится къ концу Древняго, или началу Средняго царства, къ XI династіи), и по своему интересу, литературному, историческому и миѳологическому, въ отношеніи собственно къ самому Египту.
Но едва ли не еще бо́льшій интересъ представляетъ повѣсть или сказка петербургскаго папируса, когда взглянуть на тѣ сходства, которыя г. Голенищевъ открылъ между этою повѣстью и нѣкоторыми эпизодами «Одиссеи» и «Тысячи и одной ночи». Сходства эти неминуемо ведутъ къ выводамъ первостепенной важности. Что касается еще «Тысячи и одной ночи», то они, конечно, легко способны казаться менѣе неожиданными: собраніе восточныхъ сказокъ, извѣстное подъ именемъ «Тысячи и одной ночи», вовсе не считаютъ произведеніемъ собственно арабскимъ, и о происхожденіи этихъ мозаичныхъ, почти случайно сплоченныхъ разсказовъ, съ древняго востока, наврядъ-ли кто сомнѣвается. Но что́ поразительно, что́ вполнѣ неожиданно, это — получаемое теперь убѣжденіе, что одна изъ коренныхъ и древнѣйшихъ частей «Одиссеи» не есть произведенiе самостоятельное, дѣйствительно греческое. Критики древне-греческой литературы, признавая въ «Иліадѣ» и «Одиссеѣ» много прибавокъ и вставокъ позднѣйшаго времени и остроумно отдѣляя ихъ, установляли, однакоже, на основаніи долгой и глубоко-ученой работы, твердое и неприкосновенное ядро, которое должно считаться въ каждой изъ этихъ двухъ поэмъ основнымъ, кореннымъ, — то, что́ они обыкновенно называютъ «первоначальной, древней частью поэмы». И вотъ къ этой-то первоначальной части поэмы отнесенъ у всѣхъ критиковъ и историковъ греческой литературы эпизодъ о прибытіи Улисса, послѣ жестокой бури и кораблекрушенія, на островъ феакійцевъ, на бревнѣ, обломкѣ погибшаго его корабля, пребываніе у царя Алкиноя и благополучное возвращеніе его оттуда прямо на родину. И вдругъ петербургскій папирусъ доказываетъ, что тутъ нѣтъ ничего спеціально греческаго, самобытнаго въ этомъ эпизодѣ! Эпизодъ оказывается гораздо болѣе древнимъ, нежели «Одиссея», нежели самая
касается литературы, то в последние 30 лет открыто так много египетских литературных произведений всякого рода, что о старинных ратованиях на счет «причин несуществования египетской литературы» можно вспоминать только с усмешкой. Египетская литература заняла одно из почетнейших и важнейших мест в ряду древних восточных литератур. Между всеми её произведениями, повесть петербургского папируса играет, без сомнения, одну из наиболее крупных ролей и по глубокой древности (она относится к концу Древнего, или началу Среднего царства, к XI династии), и по своему интересу, литературному, историческому и мифологическому, в отношении собственно к самому Египту.
Но едва ли не еще бо́льший интерес представляет повесть или сказка петербургского папируса, когда взглянут на те сходства, которые г. Голенищев открыл между этою повестью и некоторыми эпизодами «Одиссеи» и «Тысячи и одной ночи». Сходства эти неминуемо ведут к выводам первостепенной важности. Что касается еще «Тысячи и одной ночи», то они, конечно, легко способны казаться менее неожиданными: собрание восточных сказок, известное под именем «Тысячи и одной ночи», вовсе не считают произведением собственно арабским, и о происхождении этих мозаичных, почти случайно сплоченных рассказов, с древнего востока, навряд ли кто сомневается. Но что́ поразительно, что́ вполне неожиданно, это — получаемое теперь убеждение, что одна из коренных и древнейших частей «Одиссеи» не есть произведение самостоятельное, действительно греческое. Критики древне-греческой литературы, признавая в «Илиаде» и «Одиссее» много прибавок и вставок позднейшего времени и остроумно отделяя их, установляли, однако же, на основании долгой и глубоко-ученой работы, твердое и неприкосновенное ядро, которое должно считаться в каждой из этих двух поэм основным, коренным, — то, что́ они обыкновенно называют «первоначальной, древней частью поэмы». И вот к этой-то первоначальной части поэмы отнесен у всех критиков и историков греческой литературы эпизод о прибытии Улисса, после жестокой бури и кораблекрушения, на остров феакийцев, на бревне, обломке погибшего его корабля, пребывание у царя Алкиноя и благополучное возвращение его оттуда прямо на родину. И вдруг петербургский папирус доказывает, что тут нет ничего специально греческого, самобытного в этом эпизоде! Эпизод оказывается гораздо более древним, нежели «Одиссея», нежели самая
