ность въ формѣ каррикатуры, памфлета, комедіи. Напрасно существовалъ законъ μή κωμψδεΐν όνομαστί, онъ имѣлъ силу можетъ быть только нѣсколько дней. Народу нужны были ходатаи въ -судахъ — явились дѣльцы, λογοποιοϊ, писавшіе рѣчи "и нашимъ и вашимъ". А собственно ораторы, умѣя говорить лучше народа, ворочали по своему вкусу его мыслями и чувствами. Народъ, какъ обыкновенно, былъ суевѣренъ, особенно же греческій народъ съ его развитымъ, воспѣтымъ поэтами многобожіемъ. Общая форма народнаго отношенія къ своимъ богамъ выражалась у Грековъ понятіемъ δεισιδαιμονία, которое соотвѣтствуетъ не нашему страху Божію, а этимъ terrores animi, terrores religionum Лукреція. И чѣмъ болѣе суевѣрнаго страха предъ богами испытывалъ греческій народъ, тѣмъ съ большею помпою (πομπή) исполнялись имъ религіозныя процессіи; особенно Аѳиняне гордились умѣньемъ устраивать съ блескомъ свои празднества, какъ укололъ ихъ въ этомъ въ послѣдствіи при случаѣ Демосѳенъ. Чѣмъ сильнѣе далѣе была въ народѣ эта δεισιδαιμονία, тѣмъ громче и чаще — кстати и не кстати — раздавалось обвиненіе въ ασέβεια, къ которому привлекали всякаго кто осмѣливался коснуться пытливымъ разумомъ до миѳа или явленія природы охраняемыхъ народнымъ суевѣріемъ. Многіе философы и люди интеллигенціи страждутъ за это отъ народа, йхъ подвергаютъ остракизму, лишаютъ свободы, правъ гражданства, заставляютъ умирать. Народъ требовалъ образованія — и вотъ явились учителя, софисты, которые сознательно и намѣренно, а потому искусно обходили всѣ вопросы, въ которыхъ могло бы быть задѣто народное суевѣріе — о богахъ, существуютъ они или нѣтъ, я не знаю, говорилъ Протагоръ — и открыли предъ нимъ цѣлый базаръ годныхъ знаній и разныхъ свѣдѣній примѣнимыхъ ad hoc, или въ жизни семейной, или въ быту гражданскомъ.
Софистика, по мнѣнію Платона, вышла изъ народнаго
ность в форме карикатуры, памфлета, комедии. Напрасно существовал закон μή κωμψδεΐν όνομαστί, он имел силу может быть только несколько дней. Народу нужны были ходатаи в -судах — явились дельцы, λογοποιοϊ, писавшие речи "и нашим и вашим". А собственно ораторы, умея говорить лучше народа, ворочали по своему вкусу его мыслями и чувствами. Народ, как обыкновенно, был суеверен, особенно же греческий народ с его развитым, воспетым поэтами многобожием. Общая форма народного отношения к своим богам выражалась у Греков понятием δεισιδαιμονία, которое соответствует не нашему страху Божию, а этим terrores animi, terrores religionum Лукреция. И чем более суеверного страха пред богами испытывал греческий народ, тем с большею помпою (πομπή) исполнялись им религиозные процессии; особенно Афиняне гордились уменьем устраивать с блеском свои празднества, как уколол их в этом в последствии при случае Демосфен. Чем сильнее далее была в народе эта δεισιδαιμονία, тем громче и чаще — кстати и не кстати — раздавалось обвинение в ασέβεια, к которому привлекали всякого кто осмеливался коснуться пытливым разумом до мифа или явления природы охраняемых народным суеверием. Многие философы и люди интеллигенции страждут за это от народа, йх подвергают остракизму, лишают свободы, прав гражданства, заставляют умирать. Народ требовал образования — и вот явились учителя, софисты, которые сознательно и намеренно, а потому искусно обходили все вопросы, в которых могло бы быть задето народное суеверие — о богах, существуют они или нет, я не знаю, говорил Протагор — и открыли пред ним целый базар годных знаний и разных сведений применимых ad hoc, или в жизни семейной, или в быту гражданском.
Софистика, по мнению Платона, вышла из народного
