примѣръ, какой позоръ. Если она не могла признать въ ней своимъ дѣтскимъ сердцемъ родную мать, то, по крайней мѣрѣ, не должна за нее стыдиться.
Татьянѣ Ивановнѣ казалось, что она опять куда-то ѣдетъ, быстро-быстро ѣдетъ, вѣрнѣе — летить… Въ головѣ шумъ, передъ глазами мелькаютъ телеграфпые столбы, за ней кто-то гонится… Нѣтъ, это она сама за собой гонится и слышить, какъ шумятъ шедлковыя платья, гдѣ-то гудитъ пьяный опереточный мотивъ, гдѣ-то хохочутъ охрипшіе отъ пьянства голоса…
На другой день рано утромъ пришла „баронесса". Она уже слышала о визитѣ maman и явилась провѣдать пріятельницу. Татьяна Ивановна лежала на диванѣ совсѣмъ одѣтая. Голова была закинута, одна рука свѣсилась на нолъ. На окнѣ валялся пузырекь съ остатками какой-то бурой жидкости. Дѣвушка отравилась.
Наташу взяла къ себѣ на воспитаніе „баронесса".
1894.
