вырубленъ на цѣлую версту, а теперь старая порубь быстро затягивалась свѣжей молодой зеленью, точно зарастала какая-то широкая рана.
Да, этотъ старый вѣковой ельникъ еще оставался по бокамъ пріиска и такъ сумрачно смотрѣлъ на весело катившуюся рѣчку по каменистому, изрытому дну. Бойкая горная вода суетливо перебѣгала по камнямъ и точно сосала глинистый размытый берегъ. Но гдѣ еще такъ недавно была одна разрытая земля, теперь весело росла самая свѣжая зелень, точно она сбѣжалась сюда со всѣхъ сторонъ, чтобы прикрыть рѣзавшую глаза наготу. Глубокіе выработки и разрѣзы, откуда добывался золотоносный пластъ, теперь были залиты дождевой водой или поросли мягкой, душистой травкой. По берегамъ этой воды жались другъ къ другу кусты смородины, вербы, ольхи и лѣсная малина: а зеленая, сочная осока зашла въ самую воду, гдѣ блестѣла и гнулась подъ напоромъ рѣчной струи, какъ живая. Кой-гдѣ догнивали торчавшія изъ земли бревна, а изъ-подъ нихъ уже вылѣзали молодые побѣги жимолости; тутъ же качались розовыя стрѣлки иванъ-чая и пестрѣли болотные желтые цвѣты. Около старыхъ пней, какъ дорогое кружево, лѣпился своими желтыми шапками душистый лабазникъ. У самаго лѣса вытянулся цѣлый островокъ молодого осинника, переливаясь на солнцѣ своей вѣчно подвижной, металлической листвой, а дальше зеленой стѣной поднимался березнякъ и по теченію рѣчки уходилъ изъ глазъ. Но всего красивѣе были молодыя ели и березки, которыя росли по отваламъ и свалкамъ: онѣ походили на гурьбу дѣтей, со всего размаха выбѣжавшихъ на крутизну и отсюда любовавшихся всѣмъ, что было ниже. Казалось, что эта лѣсная молодежь лукаво шепталась между собой, счастливая солнечнымъ днемъ и тѣмъ, что̀ даетъ только полная силъ молодость.
Такія зарастающія поруби замѣчательны своимъ внутреннимъ характеромъ, тѣми новыми комбинаціями, какія складываются у насъ на глазахъ. При нѣкоторой живости воображенія, получается цѣлая иллюзія, и всѣ эти деревья, кусты и послѣдняя травка освѣщаются глубокимъ внутреннимъ свѣтомъ. Такъ и кажется, что вотъ этотъ темный ельникъ, который обошелъ пріискъ со всѣхъ сторонъ зубчатой стѣной, хмурится и негодуетъ на неизвѣстныхъ пришельцевъ, которые такъ весело разрослись на поруби, пришли Богъ знаетъ откуда и расположились на чужомъ мѣстѣ, какъ у себя дома. Дѣйствительно, всѣ эти березняки и осинники являются какими-то лѣсными бродягами, которые съ нахальствомъ бросились на чужой кусокъ земли. Конечно, и отъ стараго ельника пошла молодая поросль къ рѣкѣ, но ей трудно бороться съ густыми зарослями осины и березы. Издали такъ и кажется, что сошлись двѣ непріятельскихъ арміи, и можно опредѣлить даже линію самой сильной схватки, гдѣ дѣло пошло въ рукопашную: молодыя ели и березки совсѣмъ перемѣшались и задорно напираютъ другъ на друга.
Эта картина борьбы за существованіе усложнялась здѣсь еще рѣкой—по ея берегамъ пришли сюда такія лѣсныя породы, которыя и существуютъ на свѣтѣ какъ-то такъ, между прочимъ, не имѣя опредѣленнаго мѣста жительства. Верба, ольха, смородина, черемуха и кусты жимолости забѣжали сюда только потому, что настоящихъ хозяевъ не было дома, а когда они вернутся—незваные гости будутъ выгнаны самымъ безжалостнымъ образомъ. Даже по самой посадкѣ видно, что эти пришлецы явились сюда только на время: кто присѣлъ у самой воды, кто распушился около пня, кто торопливо сосетъ корнями жалкій клочокъ хорошей земли. Видно, что все это дѣлается какъ-то зря, на скорую руку, да и не стоитъ серьезно хлопотать, потому что пройдетъ какихъ-нибудь десять лѣтъ—и вся порубь зерестетъ ровнымъ, крѣпкимъ берез-
