для молодежи является самымъ счастливымъ временемъ, и въ результатѣ получаются осеннія свадьбы или же спеціальныя несчастія, которымъ особенно подвержена „извольничавшаяся“ заводская дѣвка. Нравы заводскаго населенія, какъ извѣстно, не отличаются особенныыъ цѣломудріемъ вообще, а на Уралѣ они поражаютъ своею разнузданностью.
Эта заводская страда совпадаетъ какъ разъ съ охотничьимъ сезономъ; пока не поспѣли выводки, идетъ охота на „линялыхъ“ косачей, которые въ это время прячутся по самымъ неприступнымъ чащамъ и трущобамъ, мѣняя весеннее брачное опереніе на обыкновенное затрапезное, а съ наступленіемъ іюльскихъ жаровъ начинается охота на оленей, которыхъ днемъ овода загоняютъ въ густыя заросли или прямо въ воду. Въ это горячее время мы съ писаремъ Павлиномъ уходили въ горы на нѣсколько ночей и бродили по лѣсу, какъ настоящіе дикари. Окрестности Журавлевскаго завода представляли въ этомъ отношеніи всѣ необходимыя условія, начиная съ того, что въ одну сторону до ближайшаго жилья было сорокъ верстъ, а въ другую больше ста верстъ тянулись горы и лѣсъ, лѣсъ и горы. Мѣста, въ общемъ, были порядочно дикія, но они скрашивались необыкновеннымъ изобиліемъ живой текучей воды, сбѣгавшей съ горъ десятками горныхъ бойкихъ рѣчекъ и рѣчонокъ. Кромѣ того, недалеко было одно большое горное озеро со множествомъ острововъ и еще два маленькихъ озерка. Выходила настоящая живая сѣть, которая охватывала собою всѣ горы и привлекала массу всевозможной дичи.
Бродить съ ружьемъ по цѣлымъ днямъ въ этой зеленой пустынѣ—наслажденіе, извѣстное однимъ охотникамъ. Встанешь съ ранней зарей и къ вечеру такъ уходишься, что едва доберешься до первой знакомой избушки. Любимымъ мѣстомъ была избушка Ѳомича на горѣ Разметъ, до которой отъ завода было вѣрныхъ семнадцать-восемнадцать верстъ. Замѣчательное это мѣсто Разметъ—собственно, такъ называлась и самая гора и прилегавшія къ ней другія горы, горки, косогоры и увалы. Получался горный узелъ, котораго гора Разметъ являлась связующимъ центромъ и горнымъ водораздѣломъ: въ сторону Журавлевскаго завода сбѣгались рѣчки европейскаго бассейна, а въ противоположную—азіатскаго. Водораздѣльная линія проходила узкой, извилистой полосой, иногда достигавшей всего нѣсколькихъ десятковъ саженъ, какъ было, между прочимъ, у лѣсной избушки Ѳомича. Такимъ образомъ намъ часто случалось ночевать на самой границѣ между Европой и Азіей.
Въ одинъ изъ отличныхъ іюльскихъ дней, когда, по всѣмъ признакамъ, погода установилась прочно, мы съ писаремъ Павлиномъ забрались въ горы очень далеко. Охота вышла не особенно удачна, и къ концу дня мы едва имѣли въ запасѣ одного косача. Кромѣ того, Павлинъ уронилъ хлѣбъ въ воду, такъ что намъ предстояло лечь съ голодными желудками. Это было далеко за Разметомъ.
— Придется итти къ Ѳомичу,—говорилъ я, когда до заката оставалось всего часа два, значитъ, нужно было торопиться.
— Я не пойду,—упрямился Павлинъ, растянувшись на землѣ пластомъ.
— А я пойду.
— Скатертью дорога.
Произошла небольшая размолвка, закончившаяся тѣмъ, что Павлинъ наконецъ поплелся за мной,—оставаться одному въ глухомъ лѣсу было не особенно пріятно, а до балагана Ѳомича было около десяти верстъ. Писарь Павлинъ—небольшой человѣкъ, съ большой кудрявой головой—принадлежалъ къ самымъ безобиднымъ людямъ, но на него иногда накатывалось совер-
