Пріѣзжая на лѣто въ Журавлевскій заводъ, я прежде всего отправлялся къ дьячку Ѳомичу, который жилъ рядомъ со мною,—обыкновенный ходъ былъ огородами: перемахнешь черезъ низенькое „прясло“—и сейчасъ на территоріи Ѳомича. Здѣсь прежде всего бросалась въ глаза старая, покосившаяся баня, вся испятнанная пулями и дробью, точно оспой. Особенно пострадали банныя двери съ нарисованнымъ на нихъ чернымъ пятномъ, тѣмъ болѣе, что въ трудную минуту Ѳомичъ выковыривалъ засѣвшія въ дверяхъ пули и пускалъ ихъ снова въ дѣло. Нужно сказать, что эта злополучная баня стояла какъ разъ на межѣ съ нашимъ садомъ, и пули Ѳомича свободно могли летать въ чужой огородъ, но на это послѣднее обстоятельство какъ-то никто не обращалъ никакого вниманія, тѣмъ болѣе, что Ѳомичъ на весь заводъ пользовался репутаціей хорошаго стрѣлка.
Избушка, въ которой жилъ Ѳомичъ, стояла на высокомъ пригоркѣ, такъ что своимъ огородомъ упиралась прямо въ горную бойкую рѣчку Журавлиху. Подъ крыльцомъ избы вѣчно выла голодная собака, потому что Ѳомичъ имѣлъ очень оригинальный взглядъ на питаніе.
— Чутье потеряетъ,—увѣрялъ онъ съ самымъ серьезнымъ видомъ.—Отъ ѣды у собакъ нюхъ портится.
— Да вѣдь непріятно, когда у васъ подъ самымъ ухомъ день и ночь воетъ голодная собака?..
— Извѣстно: песъ, ну, и воетъ… Кормить его, такъ онъ еще пуще будетъ выть.
Меня всегда удивляла эта безсмысленная жестокость и какое-то полное безчувствіе. Часто по ночамъ вой голодной собаки будилъ сосѣдей, и они бранили его, но изъ этого ничего не выходило: Ѳомичъ совсѣмъ не желалъ портить собачьяго чутья. Конечно, при такомъ образѣ жизни собака издыхала черезъ годъ, много черезъ два—и Ѳомичъ заводилъ новую, причемъ кличка оставалась одна и та же: Лыска. Я помню цѣлый рядъ такихъ несчастныхъ Лысокъ, которыя надрывали мнѣ душу своимъ воемъ. Единственное, что̀ я могъ сдѣлать для нихъ—это потихоньку отъ Ѳомича кормить ихъ. Здѣсь необходимо замѣтить еще то, что всѣ эти Лыски принадлежали къ замѣчательной породѣ вогульскихъ собакъ, которыя въ среднемъ Уралѣ очень цѣнятся всѣми „ясачными“ (здѣсь такъ называютъ охотниковъ, отъ „ясака“—подать мѣхами). Заводскіе мастеровые платятъ за хорошую собаку рублей 15—20, что по мѣстному денежному курсу очень дорого. По внѣшнему виду
