— 83 — IV.
Въ окна давно глядитъ осенняя ночь, а Иванъ Семенычъ все ходитъ по своему кабинету и боится прилечь на кушетку. Ему и спать хочется, и страхъ разбираетъ, и опять чудится, что кто-то тамъ въ сосѣдней комнатѣ шевелится. Опять осторожные, крадущіеся шаги, которые замираютъ у самой двери...А кто давеча выпилъ стаканъ чая и снова его налилъ? Потомъ, кто затворилъ за нимъ дверь въ столовой и въ кабинетѣ?.. Нѣтъ, положительно въ коридорѣ шаги, какъ ходятъ въ однихъ чулкахъ, и Иванъ Семенычъ чувствуетъ, что это женскіе шаги: нѣтъ сомнѣнія, что это она ходитъ но дому и хочетъ ворваться къ нему въ кабинета.
Измученный, усталый, жалкій, онъ наконецъ бросается па кушетку и прячетъ голову подъ подушкой, чтобы не слышать и не видать ничего. Такъ дѣлаютъ малеиьшя дѣти, посаженныя въ темную комнату. Но не закроешь никакой подушкой того, что опять закипаетъ въ головѣ, продолжая как разъ то, на чемъ онъ проснулся давеча.
— Иванъ Семенычъ, я не знаю... какъ братецъ...—слышится ему знакомый голосъ, отъ котораго у него и сейчасъ дрожитъ сердце.
— Маремьяна Петровна-съ, не отказывайте, а то сейчасъ утоплюсь...— отвѣчаетъ онъ, какъ и тогда.—Позвольте быть вашимъ вѣчнымъ рабомъ-съ, по гробь коей жизни. А что касаемо вашего братца, то уже было говорсно-съ...
Маремьяна Петровна такъ и зардѣлась румянцемъ, а сама этакъ исподлобья какъ посмотритъ своимъ сѣрымъ глазомъ—и лукаво, и ласково, и радостно... Господи, что же это такое?..
Черезъ мѣсяцъ была свадьба. Жизнь покатилась, какъ широкій празд- никъ,—больше, кажется, и желать нечего. Черезъ годъ родился первый ребенокъ. Ну, тутъ вышла маленькая ошибочка у Маремьяны Петровны, потому что ребенокъ оказался дѣвочкой Сашей; но и эта бѣда поправилась, когда еще черезъ годъ родился сынъ Коля. Сынъ да дочь—красныя дѣтки, и больше ужъ желать чего-нибудь просто грѣшно... Добрые люди недаромъ завидовали. Потомъ были другія дѣти, но тѣ какъ-то такъ родились и умирали, какъ котята: родился—хорошо, умеръ—не великъ убытокъ. А Маремьяна Петровна все цвѣтетъ да хорошѣетъ: полная такая стала, какъ и слѣдуеть быть женѣ купца первой гильдіи. Бывало, на масленицѣ выѣдутъ въ санкахъ кататься или въ церковь пойдутъ—всѣ любуются, а ежели Маремьяна Петровна посидитъ въ лавкѣ—выручка вдвое. У Пичугина рядомъ съ колоніальнымъ магазиномъ Калинина былъ ренсковый погребъ.
— Не по себѣ ты дерево загнулъ, Иванъ Семенычъ, — смѣются знаю мые купцы, когда подгуляютъ гдѣ-нибудь на именинахъ.—Яблоня, а не жена у тебя...
Иванъ Семенычъ только улыбается. Онъ самъ чувствуетъ, что, пожалуй, жена хоть и не ему такъ въ самую пору: пава павой, а онъ такой скромный и застѣнчивый человѣкъ, въ другой разъ слова не смѣетъ сказать плуту приказчику, который обкрадываетъ его на глазахъ: ему же и совѣстно за приказчика. Да и денегъ было много, нечего было скалдырничать на каждомъ грошѣ, а приказчику тоже и галстукъ надо новый купить и перчатки,— мало ли что по молодому дѣлу нужно бываетъ.
— А ты поглядывай за Григорьемъ-то... — подсказалъ однажды Калинииъ и подмигнулъ.
— Чего мнѣ поглядывать-то: приказчикъ, какъ приказчикъ...
— Я такъ сказалъ. Добра тебѣ же хочу...
