— 76 —
— Такъ, зря... Когда его судили въ послѣдній разъ, я быль на судѣ. Ну, всѣ жалѣютъ; даже курьеры, потому что совсѣмъ нанрасно человѣкъ пропадаетъ, а ничего не подѣлаешь: законъ. И я его, дурака, тоже жалѣю... Зараза ужъ такая у человѣка. Не стало лучше мѣста, какъ Деменево. Глу- пый человѣкъ. До осени пусть погуляетъ...
Александръ Иванычъ взглянулъ на отца Спиридона и остановился на полусловѣ. Старикъ сидѣлъ ни живъ ни мертвъ, съ остановившимися отъ ужаса глазами. Александръ Иванычъ инстинктивно оглянулся. Въ окнѣ смутно обрисовывалась чья-то мужская фигура.
— Кто тамъ?—строго спросилъ Александръ Иванычъ.
— А все я же...—спокойно отвѣтилъ голосъ изъ темноты.
— А, это ты...
О. Спиридонъ видѣлъ, какъ Александръ Иванычъ однимъ ирыжкомъ бросился въ окно. Потомъ послышался топотъ босыхъ ногъ и крикъ Але- ксандра Иваныча:
— Держи его!.. Лови... Стой!..
О. Спиридонъ тоже вылѣзъ въ окно и, спотыкаясь, побѣжалъ по направленію къ рѣкѣ, куда неслись шаги.
— Алексаидръ Иванычъ... постой...— кричалъ, задыхаясь, о. Сииридонъ.—Еще зарѣжетъ онъ тебя... Голубчикъ, оставь!..
Но дорогѣ отца Снирндона обогналъ старшина Емельянъ, который бѣжалъ, какъ сорвавшійея съ иривязи быкъ. Потомъ все стихло, и откуда-то изъ темноты донесся торжествующій голосъ Александра Иваныча:
— Здѣсь!..
Потомъ послышался чей-то стонъ, и опять все замерло. Отецъ Сииридонъ все бѣжалъ, пока но наткнулся на самомъ берегу рѣки на кучу шевелившихся тѣлъ.
— Тутъ ёнъ, ваше высокоблагородіе!—хрипѣлъ старшина Емельянъ, наваливаясь всей тушей на барахтавшагося подъ нимъ Никиту.—Перестань, Никита... Не балуй, говорятъ. Готово, ваше высокоблагородіе. Никита, тебѣ говорятъ, идолу!
Домой они вернулись вчетверомъ. Старшина велъ Никиту, связаннаго кушакомъ. Александръ Иванычъ шелъ, прихрамывая, и нѣсколько разъ въ раздумьѣ повторялъ:
— Да-а... Только при огнѣ о. Спиридонъ замѣтилъ, что у Александра Иваныча всѣ руки въ крови и рубашка тоже.
— А зто меня царапнулъ этотъ дуракъ...—объяснялъ Александръ Иванычъ, поддерживая одной рукой бокъ.
Когда онъ сѣлъ на диванъ, силы его оставили, лицо поблѣднѣло и голова повалилась. Перепуганны о. Спиридонъ спрыснулъ его холодной водой и привелъ въ себя.
— Что съ тобой, голубчикъ Александръ Иванычъ?
— А ничего особеннаго... Этотъ дуракъ зарѣзалъ меня. Ему все равно: больше безсрочной каторги не будетъ.
Къ утру грозный Александръ Иванычъ умеръ отъ раны, полученной въ животъ. Связанный Никита спокойно сидѣлъ въ поповской кухнѣ и, когда узналъ о смерти Александра Иваныча, съ кривой улыбкой проговорилъ:
— А зачѣмъ онъ меня ловилъ?
О. Спиридонъ горько плакалъ, глядя на покойника. Это былъ его грѣхъ.
