— 65 —
рукъ, а лѣтъ пятнадцать тому назадъ начались строгости. Чѣмъ дальше — тѣмъ строже. Никита попался съ вырубленнымъ бревномъ и былъ оштрафованъ мировымъ судьей. Во второй разъ его оштрафовали еще больше, а въ третій посадили въ острогъ. Отсидѣвъ въ острогѣ по приговору мирового судьи, Никита опять попался. На этотъ разъ онъ судился уже въ окружномъ судѣ и былъ нриговоренъ къ ссылкѣ въ не столь отдаленный мѣста съ лишеніемъ нѣкоторыхъ правъ. Изъ ссылки онъ бѣжалъ къ себѣ въ Деменево, былъ пойманъ и приговоренъ уже за побѣгъ къ каторгѣ на три года. Съ каторги Никита опять бѣжалъ, опять былъ судимъ и т. д. Въ теченіе какихъ-нибудь десяти лѣтъ за эти побѣги онъ прошелъ всѣ ступени уголовныхъ наказаній, пока не очутился на положеніи безсрочнаго. Никого онъ не убивалъ, не грабилъ, а только бѣгалъ. Его неудержимо тянуло домой, и онъ жестоко расплачивался каждый разъ за эту любовь къ родинѣ. Сейчасъ ему уже не было наказанія въ уголовномъ кодексѣ, кромѣ плетей. Всѣ односельчане, и присяжные, и судьи отъ души его жалѣли, но законъ былъ неумолимъ, точно какая-то мертвая рука давила живого человѣка съ неуклонной послѣдовательностыо.
И на такого-то человѣка отцу Спиридону приходилось доносить!
За утреннимъ чаемъ Аннушка замѣтнла, что дѣдушка какъ будто не сонсѣмъ здоровъ.
— Ты бы напился малины, — предложила она. — Это тебѣ со вчерашнего дождя нездоровится. Тоже не молодое мѣсто...
— Какая тутъ малина... Вотъ напьюсь чайку и пойду въ волость. Дѣло у меня есть...
О. Спиридонъ нарочно выговорилъ эти роковыя слова вслухъ, чтобы подбодрить самого себя.
Дѣйствительно, сейчасъ послѣ чаю онъ надѣлъ люстриновый подрясиикъ, взялъ длинную поповскую палку и направился прямо въ волость.
— Нельзя, санъ... — увѣрялъ онъ самого себя дорогой. — Это другіе могутъ молчать, а мнѣ нельзя. Да... Значитъ, ужъ такая судьба, что быть Никитѣ опять въ каторгѣ. Самъ виноватъ, зачѣмъ тогда убѣжалъ съ поселенья... И воровать лѣсъ вѣдь тоже никто не заставлялъ.
Старикъ дошелъ уже до самой церкви, и опять на него напали сомнѣнія. Вѣдь все равно, другіе увидятъ Никиту и донесутъ въ волость безъ него. Тогда и онъ можетъ все разсказать. О. Спиридонъ круто повернулъ домой и зашагалъ такъ торопливо, точно что забылъ очень важное.
— Ты ужъ сходилъ? — удивилась Аннушка.
— Ужъ сходилъ... — мрачно отвѣтилъ о. Спиридонъ, какъ-то осо6ѣнно долго устанавливая свою палку на ея обычномъ мѣстѣ въ пѣрѣдиѣн. — Да, сходилъ...
Потомъ старикъ па Аннушку ни за что ни про что и довелъ ее даже до слезъ, такъ что самому сдѣлалось жаль. Чѣмъ же онъ виноватъ, что она ничего не понимаетъ? Не до нея, а она пристаетъ съ какой-то глупой малиной. Кончилъ о. Спиридонъ тѣмъ, что разсердился уже на самого себя. Что онъ, въ самомъ-то дѣлѣ, началъ ужъ на людей бросаться.
Старикъ промучился цѣлый день, а къ вечеру окончательно изнемогъ. Ходитъ но дому и какъ будто даже ничего не понимаеть, что и къ чему. Наконецъ его муки достигли своего предѣла, и онъ опять рѣшилъ итти въ волость.
— А вотъ возьму и пойду... Да, пойду!..
Онъ опять пошелъ, стараясь уже не думать о цѣли своего путешествія.
