— 53 —
— Ну, гдѣ же уха?—строго спросила Елена Петровна, обращаясь къ Гаврилову.— Только людей напрасно мутишь...
Обѣдъ устроился у палатки, на бухарскомъ коврѣ, вокругъ котораго всѣ и размѣстились, по-турецки поджавъ ноги подъ себя. Душой общества являлся Гавриловъ, вышучивавшій кокетничавшую Фисочку. Павла Мироновна, высокая и красивая блондинка, совсѣмъ не вступала въ разговоръ; она точно вся застыла на какой-то одной мысли. У нея были такіе грустные сѣрые глаза. Николай Ивановичъ все время ужасно безпокоился, потому что Гавриловъ успѣлъ хлопнуть еще двѣ рюмки водки и пустился разсказывать анекдоты,— того и гляди, отвѣситъ съ пьяныхъ глазъ что-нибудь такое, что дамы сгорятъ отъ стыда. Нѣсколько разъ Николай Ивановичъ уже подталкивалъ Гаврилова въ бокъ: дескать, будетъ, милый человѣкъ, а то совсѣмъ заврался.
— Да ты не безпокойся!..—увѣрялъ Гавриловъ.— И мы тоже понимаемъ, что можно сказать, а о чемъ помолчать. Такъ, Елена Петровна? Она сегодня игуменьей смотритъ...
Этотъ Гавриловъ положительно отравлялъ всѣмъ обѣдъ, и всѣ, видимо, тяготились его присутствіемъ. Исключеніе составляла одна Лютра, которая отъ него не отходила: секретъ привязашіости собакъ къ пьянымъ людямъ еще не открытъ психологіей. Фисочка напрасно старалась переманить её къ себѣ, но Лютра оставалась вѣрной до конца и не соблазнялась даже телячьей косточкой.
Егорушка служилъ поваромъ и подавалъ все, что у него было въ избушкѣ съѣстного: черный хлѣбъ, соль, картошку. Въ моментъ новаго испытанія Лютры, когда Фисочка протянула ей кусокъ колбасы, собака неожиданно заворчала и повернула голову къ лѣсу.
— Опять мужикъ! Я боюсь, — острилъ Гавриловъ. —Хоть бы спрятаться куда-нибудь.
— Это наши кучера,—о бъяснилъ Николай Ивановичъ.—Они увели лошадей на траву въ ту сторону.
Но Лютра продолжала ворчать и даже поднялась на ноги.
На опушкѣ лѣса обрисовался мужской силуэтъ. Фисочка вскрикнула и кокетливо спряталась за сестру. Лютра полетѣла навстрѣчу непріятелю, который, видимо, остановился въ нерѣшительности. Егорушка прищуреннымъ глазомъ посмотрѣлъ на лѣсную опушку и проговорилъ:
— Варнакъ пришелъ...
Сгорбившись и шмыгая ногами, старикъ отправился къ варнаку и все повторялъ: „Я ему дамъ!.. Я его прогониль!..“. Чтобы показать свое усердіе, старикъ даже побѣжалъ смѣшной трусцой, какъ-то присѣдая, точно онъ хотѣлъ пасть и не могъ. Лютра уже была па мѣстѣ дѣйствія и приступомъ лѣзла на бродягу.
— Эл, Егорушка, тащи варнака сюда!—крикнулъ Гавриловъ ему вслѣдъ.
— Я ево тащиль!..—донесся голосъ Егорушки.
Всѣ поднялись на ноги. Наши дамы замѣтно переполошились: вѣдь бродяга могъ быть и не одинъ. Даже навѣрное онъ не одинъ, а то откуда бы онъ набрался смѣлости. Елена Петровна пожалѣла, что нѣтъ кучеровъ. Впрочемъ, у Гаврилова былъ револьверъ. Егорушка на полдорогѣ задохся и пошелъ къ бродягѣ уже шагомъ. Видно было, какъ онъ жестикулировалъ и даже толкнулъ его въ грудь. Это было уже совсѣмъ смѣншо... Потомъ они вмѣстѣ пошли къ нашей палаткѣ. Егорушка продолжалъ размахивать руками и дѣлалъ угрожающіе жесты.
