— 44 —
Медвѣдеву шла все время лѣсомъ и горными еланями *). Сейчасъ нельзя было проѣхать но ней „ни на колесѣ ни на нолозѣ", а только верхомъ да и то съ большими неудобствами, благодаря весеннему „черепу“, какъ называли здѣсь оставшійся отъ зимней дороги тонкій слой обледянѣвшаго снѣга, который лопался подъ лошадинымъ конытомъ, какъ сухарь. Лошадиный шагъ получался невѣрный, и только старая, опытная лошадь не проваливалась на каждомъ шагу и не рѣзала себѣ ногъ тонкими, какъ стекло, ледяными закрайками.
При выѣздѣ изъ села о. Алексѣй обернулся въ послѣдній разъ на свое гнѣздо, — можно было еще разъ посмотрѣть новую тесовую крышу и подымавшиіся изъ трубы дымокъ. Его сердце сжалось отъ тоски, а въ головѣ мелькнула мысль: а что, если бы вернуться? Но гнѣдая лошадка шагала такъ бодро, поспѣвая за передней, и послѣдніе домики скоро скрылись за пово- ротомъ. Матрена нѣсколько разъ оглядывалась и говорила:
— А ты гнѣдка не правь, — онъ лучше самъ пройдіетъ, гдѣ способнѣе. Смышлястый конекъ... Вотъ только говорить будто не умѣетъ.
Въ лѣсу еще лежалъ снѣгъ, а проталинки показались только по лѣснымъ опушкамъ, на еланяхъ и солнечныхъ „угрѣвахъ“. Зеленей не было, а только кой-гдѣ выглянули изъ холодной земли желтоватыя анемоны. У березы порозовѣли вѣтви и начали набухать почки, верба кое-гдѣ уже пушилась.
О. Алексѣй особенно любилъ именно этотъ переломъ зимы на весну. Что-то было такое трогательное въ этомъ пробужденіи природы, какъ своего рода зеленое воскресеніе. Всюду творилась великая тайна жизни и еще болѣе великая тайна обновленія...
ѣхавшая впереди Матрена все оборачивалсась и каждый разъ сообщала какую-нибудь деревенскую новость. Кажется, ужъ какія новости могли быть въ Медвѣдевой, гдѣ счетомъ было шестнадцгать дворовъ, а между тѣмъ Матрена занимала отца духовнаго этими новостями всю дорогу.
— Ларивонова-то сноха, значить, молодайка, неладно съ мужемъ жнветъ.... Свекровушкга Пелагея грѣхъ на душу беретъ: гдѣ бы сына утихомирить, а она же его натравляетъ па жену. Бабочка-то еще совсѣмъ молоденькая, ну, и бьется, какъ молодая лошадь въ оглобляхъ. Тоже вотъ солдатъ Ефимъ выворотился со службы. Сказываютъ, вино научился пить, пока служилъ... У Парфена, который кривой, восетта **) волки лошадь задрали. Славная такая лошаденка была... Много у насъ нонѣ этихъ самыхъ волковъ по зимѣ было.
О. Алексѣй съ непривычки къ верховой ѣздѣ чувствовалъ, какъ у него начинаютъ нѣмѣть ноги, и напрасно старался усѣсться въ сѣдлѣ поудобнѣе. Это ничтожное обстоятельство отвлекло его мысли о домѣ и о томъ, что тамъ сейчасъ дѣлается. Потомъ его безпокоила мысль о переправѣ черезъ Смородинку, ничтожную лѣтомъ горную рѣчонку, но опасную во время разлива.
Матрена тоже думала о Смородинкѣ и тяжело вздыхала. А вдругъ рѣка нѳ пустить? Дѣдушка Титъ вотъ какъ ждетъ...
„Охъ, пуститъ ли попа Смородинка?“ — думалъ дѣдушка Титъ, лежа на теплой печкѣ.
Старикъ приблизительно разсчиталъ все: когда Матрена доѣдетъ до Боровскаго, пока будетъ уговаривать нона, пока попъ будетъ собираться въ дорогу, пока доѣдутъ они до Смородинки и т. д. Не видавши часовъ, дѣдушка Титъ разсчиталъ и размѣрилъ все до ниточки. Въ избѣ онъ лежалъ совер-
- ) Елань — горный лугъ
- ) Восетта — недавно
