— 33 —
Но Силантій попалъ въ старшины въ недобрый часъ, именно въ недородъ, — его выбрали ранней весной, а тутъ сейчасъ и недородъ, который охватилъ все Зауралье. Всходы были плохіе, весна стояла холодная, а потомъ навалилась засуха — едва собрали сѣмена. Маломочные мужички сразу пріуныли и еще въ концѣ лѣта начали продавать лишнюю скотину, какъ жеребятъ и телятъ. Осень наступила грозная, а впереди долгая сибирская зима, у которой, по мужицкой поговоркѣ, брюхо велико. Много пришлось Силантію биться съ податями, и онъ не разъ покаялся въ своемъ старшинствѣ, обвиняя во всемъ хитраго Парфена Селіеныча, уплевшаго ноги въ самый разъ.
— Зарѣзалъ онъ меня безъ ножа...— ругался Силантій, точно его счастливый предшественникъ могъ знать о недородѣ впередъ.— Вотъ какъ подвелъ, въ самый разъ. Да и писарь Кесаревъ хорошъ... Вотъ тебѣ и „послужи міру“!
Какъ ни старался Силантій, какую строгость ни напускалъ, а податей собрать не могъ. Сразу выросла громадная недоимка, и земскій начальникъ только качалъ головой, приговаривая:
— Какъ же при прежнемъ старшинѣ этого не было?
Зима была ужасная. Мало своей горкинской нужды, такъ изъ сосѣднихъ деревень тянулись безъ конца голодные и холодные люди, искавшіе иеизвѣстной работы. Бѣда обошла со всѣхъ сторонъ. Положимъ, у самого Кряжова и его сыновей были кой-какіе запасы, но и имъ приходилось туго. Тоже пришлось и скотину продавать, и солому съ крышъ снимать на кормъ, и урѣзывать себя во всемъ. До новаго урожая далеко, хоть самого себя съѣшь. Вабы ходили обозленныя, ребятишки ревѣли съ голода, мужики опустили руки. Нечего говорить, что годовые праздники прошли тихо, а свадебъ почти совсѣмъ не было. Громадное село точно замерло.
— Что же это такое будетъ? — спрашивали всѣ другъ друга.
А тутъ еще дурачокъ Мишка ходитъ по всему селу и кричитъ:
— Пейте воду, мужички и бабы... Охъ, скусна водица!.. И хлѣба не надо, какъ водицы напьешься.
— Это онъ дождливое лѣто накликаетъ, — судачили бабы, угнетенно вздыхая. — Божій человѣкъ, ему открыто...
Особенно тяжело достался всѣмъ Великій постъ, и близившійся Свѣтлый праздникъ никого не радовалъ. Какой ужъ тутъ праздникъ, когда всѣ съ голода пухнутъ. Даже въ избѣ Силантія не было веселой предпраздиичной суеты, и его жена, старуха Авдевна, ворчала походя, что и того нѣтъ и этого нѣтъ. Коровы точно сговорились и не давали молока, голодныя куры не хотѣли нести яицъ, и т. д.
— Ну, что дѣлать, какъ-нибудь обернемся, — говорилъ ей Силантій.— Ты подумай, что другимъ-то похуже нашего еще придется...
А тутъ еще бѣда. Дѣло было на Страстной, передъ Свѣтлымъ праздникомъ. Приходитъ Силантій изъ волости сердитый, только хотѣлъ раздѣваться, какъ Авдевна заговорила:
— За рѣкой бродяжки объявились...
— Н-но-о?!..
Старшина даже сѣлъ на лавку, какъ былъ.
— Ребята видѣли...—не унималась Авдевна.
— Зря что-нибудь бабы болтаютъ... Мерещится у ннхъ въ глазахъ. Рано еще бродягамъ...
— Вотъ тебѣ и рано... На нокосѣ у Спирьки ихъ видѣли. Въ покосной избушкѣ живутъ...
