— 16 —
комый, инженеръ Аполлонъ Иванычъ, строилъ фабрику и обѣщалъ показать всѣ достопримѣчательности бывшей каторги. Кстати, онъ занималъ квартиру въ помѣщеніи бывшей каторжной конторы, имѣвшей самый мирный видъ запущенной помѣщичьей усадьбы. Черезъ полчаса мы пили чай въ комнатѣ, гдѣ производились когда-то дознанія, слѣдовательскіе допросы и всяческій иной сыскъ.
Прислуживавшая за столомъ горничная была изъ коренныхъ варначекъ. Чистое русское лицо, безъ сибирской скулатости и узкоглазія. Великорусскій типъ сказывался во всемъ.
— У насъ тутъ всѣ каторжные,—коротко объяснилъ Аполлонъ Иванычъ, отвѣчая на мой нѣмой вопросъ.
— И что же, есть какая-нибудь разница съ другими селеніями?
— Никакой... Такіе же люди, какъ и всѣ другіе. Даже повышенной преступности никакой не замѣчается. Ни кражъ, ни разбоевъ, ни убійствъ...Вообще, все тихо и мирно. А между тѣмъ сейчасъ еще есть человѣкъ двадцать старухъ изъ каторжанокъ... Совсѣмъ хорошія женщины и всѣ до одной семейныя. Клейменыхъ стариковъ, кажется, человѣкъ шесть наберется. Кстати,послѣдній каторжанинъ съ рваными ноздрями умеръ лѣть пятнадцать тому назадъ,—я самъ его не видалъ, а передаю, что слышалъ отъ другихъ.
Но этому отзыву можно было сдѣлать совершенно неожиданный выводъ, именно, что старая каторга имѣла самое благодѣтелыюе вліяніе, въ корнѣ истребляя зло и совершенствуя преступную волю. Но, какъ увидимъ ниже, тутъ были совсѣмъ другія причины и основанія.
Послѣ чая мы отправились осматривать новую фабрику, что заняло около двухъ часовъ. Первая сибирская фабрика была выстроена по послѣднему слову науки, которое именно здѣсь, на мѣстѣ бывшей каторжной „пьяной фабрики“, имѣло особенное значеніе. Тамъ, гдѣ каторжными руками гналось зелено вино для царева кабака, теперь трудъ вольнаго человѣка нашелъ приложеніе къ совершенно другому дѣлу, — бумага уже сама по себѣ являлась величайшимъ культурнымъ признакомъ... Кто знаетъ, можетъ-быть, на этой фабрикѣ выдѣлаетсн та бумага, на которой новыя послѣднія слова науки, знанія и гуманизма разсѣютъ историческую тьму, висящую надъ Сибирью тяжелою тучей. Внрочемъ, это, кажется, уже область историческаго сентиментализма и еще далекихъ иллюзій...
Самой фабрики я не буду описывать, — для меня она являлась только культурнымъ факторомъ, характернымъ именно въ этомъ разоренномъ царствѣ кнута, шпицрутеновъ и плетей.
— А какъ здѣсь жили прежде!—разсказывалъ Аполлонъ Иванычъ, когда мы выходили изъ новой фабрики.—Каторжный винокуренный заводъ сдавался въ аренду, и откупщики наживали громадныя деньги. Настоящее разливанное море было... Шампанское лилось рѣкой, и въ Успенскій заводъ часто гости ѣхали со всѣхъ сторонъ цѣлыми обозами. Еще и сейчасъ старожилы помнятъ это неистовое веселье. Тутъ каторга, и тутъ же веселье. Да, какое-то нелѣпое время было... Сейчасъ даже и приблизительно трудно себѣ представить, что здѣсь творилось. Кстати, вонъ на плотинѣ стоитъ скамейка—на ней отдыхалъ знаменитый откупщикъ П—скій. Выйдетъ на бережокъ и дышитъ свѣжимъ воздухомъ... Про него разсказываютъ чудеса. Однажды онъ приходитъ въ каторжную контору, а тамъ идетъ слѣдствіе: убили арестанта, и убійцу никакъ не могли открыть. Каторжане его не выдавали, и слѣдователь ничего не могъ подѣлать. Тогда П—скій и говорить: „Позвольте, я его сейчасъ узнаю“. Подходить къ выстроеннымъ въ шеренгу каторжанамъ, пристально
