— 8 —
— Въ Верхотурье повезли, — сурово объяснилъ Яковъ на всѣ наши вопросы и выругался въ пространство.— Тамъ разсудятъ... Не прошло и полугода, какъ разнеслась вѣсть, что Аверкій бѣжалъ изъ верхотурскаго острога. Почему онъ не бѣжалъ, когда сидѣлъ въ школѣ одинъ, что было въ тысячу разъ легче сдѣлать, почему не бѣжалъ съ дороги, что тоже сравнительно легче, — трудно сказать. Можетъ - быть, его ошеломила острожная обстановка, можетъ-быть, проснулась смертная тоска по волѣ, можетъ-быть, онъ убѣдился, что все равно, какъ ни пропадать и гдѣ ни пропадать. И ушелъ Аверкій съ большой дерзостью, какъ не могли уйти опытные и бывалые острожные сидѣльцы. Въ немъ какъ-то разомъ проснулся настоящій разбойникъ, а не глупый фальшивый монетчикъ. Думалъ-думалъ, прикидывалъ умомъ и такъ и этакъ, и наконецъ придумалъ. Вѣдь это наша русская историческая панацея — спасаться отъ всякой бѣды бѣгствомъ. Аверкій являлся только ничтожной единицей въ общей ариѳметикѣ всяческаго бѣгства.
— Молодецъ, — угрюмо похвалилъ Яковъ бѣжавшаго Аверкія.—Давно было нужно такъ-то сдѣлать...
— А если его ноймаютъ?
— Ну, еще это надо пообѣдать... Такого-то звѣря не скоро взловишь, потому какъ человѣкъ онъ свѣжій и весь разстервенился.
Предсказанія Якова скоро сбылись. Аверкія пытались гдѣ-то ловить, и онъ для перваго раза зарѣзалъ полѣсовщика, — это было уже настоящее вступленіе на разбойничій путь, и возврата не было.
Черезъ полгода дошли слухи, что Аверко (уже не Аверкій) показался въ окрестностяхъ нашего завода и что-то замышляетъ. Два раза сгоняли народъ его ловить, но онъ уходилъ изъ-подъ носу. Дальше ужо начались прямо дерзости: онъ ночевалъ у себя въ собственной избѣ. Вѣроятно, это было его мечтой и завѣтной цѣлью, именно, хотя одну почь чувствовать себя человѣкомъ, а не лѣснышмъ звѣремъ. Сказалась мучительная тяга къ родному пепелищу... Заводская администрація поднялась на ноги, потому что Аверко, видимо, не жеелалъ уходить отъ родныхъ мѣстъ и спасался по покоснымъ избушкамъ, промысловымъ балаганамъ и куренямъ. Его встрѣчали тамъ и сямъ. Кто-то донесъ, что онъ въ такой-то день опять придетъ ночевать къ женѣ. Но Аверко предпочелъ провести эту ночь въ нашей банѣ...
Послѣднее всѣхъ пѣрѣполошило. Смѣлость Авсрки начинала переходить даже границы, дозволенныя „прямымъ разбойникамъ“.
— Пустяки, — увѣрялъ одинъ Яковъ. —Съ чего онъ насъ-то будетъ трогать? Мы ему вреда не дѣлали... И разбойникъ чужую хлѣбъ-соль не забываетъ.
Яковъ былъ правъ. Аверко больше не показывался и не тревожилъ никого.
Закончилась эта разбойничья карьера тѣмъ, что Аверко, подобравъ партію изъ другихъ шляющихъ людей, ограбилъ почту и убилъ почтальона. Шляющіе были скоро пѣрѣловлѣны, а Аверко еще разъ ушелъ, вѣрнѣе, не ушелъ, а только скрылся на время. Поднята была на ноги вся заводская полиція, и Аверку наконецъ поймали гдѣ-то въ горахъ. Это былъ уже совсѣмъ другой человѣкъ, нисколько не походившій на прежняго Аверкія. Наряженъ былъ чрѣзвычайный военный судъ, который и порѣшилъ наказать нреступниковъ шпицрутенами по мѣсту жительства. Къ счастію, экзекуція совершилась не на нашемъ заводѣ, а въ сосѣднемъ. Аверко не вынесъ своихъ четырехъ тысячъ.
— Напоили его водой — вотъ и померъ, — объяснилъ Яковъ. — Другимъ-то не дали пить во время наказанія, ну, они и остались живы.
