— 7 —
— А ты не боишься? — допытывали мы съ дѣтской безтактностью.
— Чего бояться: и тамъ люди живутъ. Значитъ, ужъ Бегу угодно...
Я помню, что по вечерамъ, когда зажигали огонь, я постоянно думалъ объ Аверкіи, и мнѣ дѣлалось за неге страшно. Съ разрѣшеніемъ этого вопроса мы постоянно приставали къ отцу, такъ что надоѣли ему.
— Отстаньте вы отъ меня, — ворчалъ онъ. — Я самъ ничего не понимаю...
Болышiе тоже волновалисъ и по-своему выражали разные мелкіе знаки вниманія несчастному узнику. Мать посылала ему разную ѣду, а отецъ нарочно ходилъ похлопотать къ заводской власти. Но дѣло уже переходило изъ инстанціи въ инстанцію, и остановить его никто не могъ. Заводскій приказчикъ тоже отъ души жалѣлъ глупаго кузнеца, хотя и поймалъ его самъ. Вообще,получалась неразрѣшимая путаница, которую могла порваты только рука заплечнаго мастера.
3.
Днемъ никто не приходилъ навѣстить Аверкія. Можетъ-быть, мѣшади свои демашнія дѣла, а можетъ-быть, удерживалъ спасителыный страхъ. Чаще другихъ приходила его жена, забитая и молчаливая баба. Она приводила съ собой мальчика лѣтъ шести, который тоже молчалъ и пугливо прятался за мать. Помолчавъ съ полчаса, она говорила:
- Ну, я пойду...
— Ступай, — сурово отвѣчалъ Аверкій.
Печему-то присутствіе жены его раздражало каждый разъ. Впрочемъ,подъ этой формой могло скрываться другое чувство, которое онъ боялся обнаружить, какъ проявленіе немужской слабости.
Совсѣмъ другое настроеніе являлось у него, когда приходилъ его провѣдать солдатъ-кузиецъ. Это былъ совсѣмъ подозрительный субъектъ съ слезившимися глазками и мѣдной серьгой въ ухѣ. Онъ всегда былъ подъ хмелькомъ и всегда ругался.
— Ироды, вотъ что! Да... Другіе-то похуже въ тыщу разовъ да живутъ. Прямые душегубы, которые бываютъ...да. А тутъ на тебѣ... Здорово живешь...Тыфу, дьяволы...
— Ты это кого, солдатъ, ругаешь? — спросилъ я однажды.
— А вотъ вырастешь болышой, такъ самъ узнаешь... Право, дьяволы!..
Да я, кажется, своими бы руками всѣхъ растерзалъ... Не тронь! Не моги трогать... Законъ — да я тебѣ такой законъ напишу, что ни взадъ ни впередъ.
Разъ солдатъ явился въ сопровожденіи собственной жены, красивой женщины съ зелеными глазами и зелеными серьгами. Она была одѣта совсѣмъ не по-заводски, т.-е. не въ сарафанъ, а въ ситцевое платье. Удивительное было у ней лицо — дерзкое, нахалыіое, съ тяжелымъ взглядомъ. Я окончательно сталъ ее боятыся, когда узналъ, что солдатъ взялъ ее въ жены „съ эшафота“, какъ объяснялъ намъ кучеръ Яковъ. Этотъ Яковъ зналъ все и отличался болышими наклонностями къ философіи.
— Она, значитъ, мужа стравила, ну, ее на эшафотъ... А ты не трави!..Ну, а тутъ солдатъ и подвернись... Такъ и такъ, желаю жениться на этой самой отравѣ. Ну, по закону вмѣсто плетей да каторги ее за солдата замужъ выдали... Теперь она его уже три раза зачинала травить, да живучъ солдатъ.Отлежится и на смерть ее изобьетъ, а она отлежится—опять его травить...
Аверкій прожилъ въ школѣ мѣсяца два, а потомъ вдругъ исчезъ. Какъ его увезли и когда — мы не видали.
