— Обязательно выйду въ отставку!
Каждый изъ восклицавшихъ не ждалъ лично сочувственныхъ репликъ и не продолжалъ жаловаться на скуку. Надоѣли всѣ другъ другу.
Почти каждыйдень нослѣ полудня, какъ старшій штурманъ, доложивши капитану полуденную широту и долготу мѣста „Отважнаго“, возвращался изъ капитанской каюты, мичманъ баронъ фонъ-Рейцъ, бѣлобрысый молодой человѣкъ, съ скучающимъ добродушнымъ лицомъ невозмутимаго флегматика, спрашивалъ о чемъ-нибудь плотнаго и крѣпкаго, маленькаго, лысаго, съ сѣдыми бачками и усами, старшаго штурмана.
И въ этотъ день онъ невозмутимо спокойно спросилъ:
— Скоро въ Батавію, Аѳанасій Петровичъ?
— Я не Богъ-съ! Я штурманъ-съ, баронъ.
— Я это знаю, Афанасій Петровичъ... Но однако?
— И однако не знаю-съ! Эй, вѣстовые! Начерно рюмку водки.
— Сколько осталось миль, Аѳанасій Петровичъ?
— Это знаю-съ. Тысячу шестьсотъ двадцать миль!— любезнѣе отвѣтилъ Аѳанасій Петровичъ и съ удовольствіемъ выпилъ рюмку, крякнулъ и закусилъ кускомъ хлѣба съ сыромъ.
— Значитъ...
И баронъ не спѣша говорилъ про себя цифры.
— Значитъ, черезъ десять дней мы будемъ обѣдать въ Батавіи, Афанасій Петровичъ!—увѣренно произнесъ баронъ.
Обыкновенно сдержанный и скупой на слова въ морѣ, Аѳанасій Петровичъ становился нервнѣй въ концѣ перехода, особенно когда ему говорили подобные „сапоги всмятку“, какъ подумалъ старый штурманъ про слова барона, да еще мальчишки и съ такимъ апломбомъ.
И безъ того достаточно красный и отъ полнокровія и, бытьможетъ, отъ лѣченія его спеціально портвей-
