до зари и страстно любилъ охоту. На счетъ настоящаго имени его, біографы говорятъ розно: одни называютъ его Кихада, другіе Кизада; между тѣмъ самые добросовѣстные изысканія по этому предмету заставляютъ думать, что онъ звался Кихана. Впрочемъ это не касается дѣла, — постараемся только во всемъ остальномъ, относящемся къ нашей исторіи, не удалиться отъ истины.
Нужно сказать, что въ свободное время, занимавшее у нашего гидальго чуть ли не 365 дней въ году, онъ съ непонятнымъ наслажденіемъ предавался чтенію рыцарскихъ книгъ и собралъ ихъ въ своей библіотекѣ сколько могъ; въ особенности нравились ему сочиненія славнаго Фелиціана Сильвы. Онъ восхищался несравненной ясностью и блескомъ его прозы и несравненными тирадами, въ родѣ слѣдующихъ: сужденія, которыми вы осуждаете мои разсужденія, въ такой мѣрѣ вліяютъ на мои сужденія, что я не безъ разсужденія осуждаю вашу красоту; или высокія небеса, божественно вашу божественность при посредствѣ звѣздъ утверждающія, содѣлываютъ васъ достойными достоинствъ, достойныхъ вашего величія.
Отъ подобныхъ фразъ у героя нашего заходилъ, что называется, умъ за разумъ. Цѣлыя ночи напролетъ ломалъ онъ голову, добиваясь въ нихъ смысла; — трудъ, оказавшійся бы не подъ силу самому Аристотелю, еслибъ знаменитый мудрецъ воскресъ нарочно для этой цѣли. Мало безпокоясь о безчисленныхъ ранахъ, полученныхъ и нанесенныхъ донъ-Беліанисомъ, и полагая, что, несмотря на все искусство лечившихъ его докторовъ, такой славный рыцарь долженъ былъ имѣть израненое тѣло и покрытое шрамами лицо, онъ восхищался только остроуміемъ, съ какимъ авторъ Беліаниса закончилъ свою неоконченную книгу. Часто ему приходило желаніе взяться за перо и самому докончить её, что, вѣроятно, онъ сдѣлалъ бы съ полнымъ успѣхомъ, еслибъ умъ его не былъ ужъ занятъ другими, несравненно важнѣйшими мыслями. Много разъ доводилось ему спорить съ священникомъ его де-
