бачные изделия фабрики Соломона Когена. Но тут же находились и такие, которые говорили:
— Ничего подобного. Он был уполномоченным союза городов.
— Не союза городов, а земского союза, — отвечали третьи, — типичный земгусар.
Четвертые (приезжие), закрывая глаза, чтобы лучше припомнить, бормотали:
— Позвольте… позвольте-ка…
И рассказывали, что будто бы десять лет назад… виноват… одиннадцать, они видели, как вечером он шел по Малой Бронной улице в Москве, при чем под мышкой у него была гитара, завернутая в черный коленкор. И даже добавляли, что шел он на вечеринку к землякам, вот поэтому и гитара в коленкоре. Что будто бы шел он на хорошую интересную вечеринку с веселыми, румяными землячками — курсистками, со сливянкой, привезенной прямо с благодатной Украины, с песнями, с чудным Грицем…
Потом начинали путаться в описаниях наружности, путать даты, указания места…
— Вы говорите, бритый?
— Нет, кажется… позвольте… с бородкой.
— Позвольте… разве он московский?
— Да нет, студентом… он был…
— Ничего подобного. Иван Иванович его знает. Он был в Тараще народным учителем…
Фу ты, чорт… А может, и не шел по Бронной. Москва город большой, на Бронной туманы, изморось, тени… Какая-то гитара… турок под солнцем… кальян… гитара — дзинь-трень… неясно, туманно… ах, как туманно и страшно кругом.
Идут, идут мимо окровавленные тени, бегут видения, растрепанные девичьи косы, тюрьма, стрельба и мороз и полночный крест Владимира.
