улку туда, откуда прибежали. Затем вскочили, и, бросая винтовки, кинулись через перекресток, мимо Николкиного отряда. По дороге они рвали с себя погоны, подсумки и пояса, бросали их на раз’езженный снег. Рослый, серый, грузный юнкер, равняясь с Николкой поворачивая к Николкиному отряду голову, зычно задыхаясь, кричал:
— Бегите, бегите с нами! Спасайся, кто может!
Николкины юнкера в цепи стали ошеломленно подниматься, Николка совершенно одурел, но в ту же секунду справился с собой и молниеносно подумав «вот момент, когда можно быть героем», закричал своим пронзительным голосом:
— Не сметь вставать! Слушать команду!!.
— Что они делают? — остервенело подумал Николка.
Константиновцы, — их было человек двадцать, — выскочив с перекрестка без оружия рассыпались в поперечном же Фонарном переулке и часть из них бросилась в первые громадные ворота. Страшно загрохотали железные двери и затопали сапоги в звонком пролете. Вторая кучка в следующие ворота. Остались только пятеро, и они, ускоряя бег, понеслись прямо по Фонарному и исчезли вдали.
Наконец, на перекресток выскочил последний бежавший, в бледных золотистых погонах на плечах. Николка в миг обострившимся взглядом узнал в нем командира 2-го отделения 1-й дружины, полковника Най-Турса.
— Господин полковник! — смятенно и в то же время обрадованно закричал ему навстречу Николка, — ваши юнкера бегут в панике.
И тут произошло чудовищное. Най-Турс вбежал на растоптанный перекресток в шинели, подвернутой с двух боков, как у французских пехотинцев. Смятая фуражка сидела у него на самом затылке и держалась ремнем под подбородком. В правой руке у Най-Турса был кольт и вскрытая кобура била и хлопала его по бедру.
