Елена одна ходила по опустевшей гостиной от пианино, где, попрежнему неубранный, виднелся разноцветный Валентин, к двери в кабинет Алексея. Паркет поскрипывал у нее под ногами. Лицо у нее было несчастное.
На углу своей кривой улицы и улицы Владимирской Турбин стал нанимать извозчика. Тот согласился везти, но, мрачно сопя, назвал чудовищную сумму и видно было, что он не уступит. Скрипнув зубами, Турбин сел в сани и поехал по направлению к музею. Морозило.
На душе у Алексея Васильевича было очень тревожно. Он ехал и прислушивался к отдаленной пулеметной стрельбе, которая взрывами доносилась откуда-то со стороны Политехнического Института и как-будто бы по направлению к вокзалу. Турбин думал о том, что бы это означало (полуденный визит Болботуна Турбин проспал) и, вертя головой, всматривался в тротуары. На них было хоть и тревожное и сумбурное, но все же большое движение.
— Стой… ст… — сказал пьяный голос.
— Что это значит? — сердито спросил Турбин.
Извозчик так натянул возжи, что чуть не свалился Турбину на колени. Совершенно красное лицо качалось у оглобли, держась за возжу и по ней пробираясь к сиденью. На дубленом полушубке поблескивали смятые прапорщичьи погоны. Турбина на расстоянии аршина обдал тяжелый запах перегоревшего спирта и луку. В руках прапорщика покачивалась винтовка.
— Пав… пав… паварачивай, — сказал красный пьяный, — выса… высаживай пассажира… — Слово «пассажир» вдруг показалось красному смешным и он хихикнул.
— Что это значит? — сердито повторил Турбин, — вы не видите, кто едет? Я на сборный пункт. Прошу оставить извощика. Трогай!
— Нет, не трогай… — угрожающе сказал красный
