вых стрельцов и шесть батарей. Когда на плацу показались конные точки, шрапнели стали рваться высоко, по журавлиному, в густом, обещающем снег, небе. Конные точки собрались в ленту и, захватив во всю ширину шоссе, стали пухнуть, чернеть, увеличиваться и покатились на Най-Турса. По цепям юнкеров прокатился грохот затворов, Най вынул свисток, пронзительно сриснул и закричал:
— Пгямо по кавагегии!.. залпами… о-гонь!
Искра прошла по серому строю цепей и юнкера отправили Козырю первый залп. Три раза после этого рвало штуку полотна от самого неба до стен Политехнического Института, и три раза, отражаясь хлещущим громом, стрелял най-турсов батальон. Конные черные ленты вдали сломались, рассыпались и исчезли с шоссе.
Вот в это-то время с Наем что-то произошю. Собственно говоря, ни один человек в отряде еще ни разу не видел Ная испуганным, а тут показалось юнкерам, будто Най увидал что-то опасное где-то в небе, не то услыхал вдали… одним словом, Най приказал отходить на Город. Один взвод остался, и, перекатывая рокот, бил по стреле, прикрывая отходящие взводы. Затем перебежал и сам. Так две версты бежали, припадая и будя эхом великую дорогу, пока не оказались на скрещении стрелы с тем самым Брест-Литовским переулком, где провели прошлую ночь. Перекресток умер совершенно и нигде не было ни одной души.
Здесь Най отделил трех юнкеров и приказал им:
— Бегом на Полевую и на Богщаговскую, узнать, где наши части, и что с ними. Если встретите фугы, двуколки или какие нибудь сгедства пегедвижения, отступающие неогганизовано, взять их. В случае сопротивления угрожать оружием, а затем его и пгименить…
Юнкера убежали назад и налево и скрылись, а спереди вдруг откуда то начали бить в отряд пули. Они застучали по крышам, стали чаще, и в цепи упал юнкер в снег и окрасил его кровью. За ним другой, охнув, отвалился от пулемета. Цепи Ная растянулись и стали гулко
