— Гм, — сказал генерал, пожевав губами и помяв в руках требование Ная, — видите ли, полковник, сегодня дать не можем. Сегодня составим расписание снабжения частей. Дня через три прошу прислать. И такого количества все равно дать не могу.
Он положил бумагу Най-Турса на видное место под пресс в виде голой женщины.
— Валенки, — монотонно ответил Най и скосив глаза к носу, посмотрел туда, где находились носки его сапог.
— Как? — не понял генерал и удивленно уставился на полковника.
— Валенки сию минуту давайте.
— Что такое? Как? — генерал выпучил глаза до предела.
Най повернулся к двери, приоткрыл ее и крикнул в теплый корридор особняка.
— Эй, взвод!
Генерал побледнел серенькой бледностью, переметнул взгляд с лица Ная на трубку телефона, оттуда на икону Божьей Матери в углу, а затем на лицо Ная. В корридоре загремело, застучало, и красные околыши алексеевских юнкерских безкозырок и черные штыки замелькали в дверях. Генерал стал приподниматься с пухлого кресла.
— Я впервые слышу такую вещь… Это бунт…
— Пишите тгебование, ваше превосходительство, — сказал Най, — нам некогда, нам чегез час выходить. Непгиятель, говогят, под самым городом.
— Как?.. Что это?..
— Живей, — сказал Най каким-то похоронным голосом.
Генерал, вдавив голову в плечи, выпучив глаза, вытянул из-под женщины бумагу и прыгающей ручкой нацарапал в углу, брызнув чернилами: «Выдать».
Най взял бумагу, сунул ее за обшлаг рукава и сказал юнкерам, наследившим на ковре:
— Ггузите валенки. Живо.
