Хруст… Хруст… посредине улицы ползут пешки в тазах. Черные наушники… Хруст… Винтовочки не за плечами, а на руку. С немцами шутки шутить нельзя, пока что… Что бы там ни было, а немцы, — штука серьезная. Похожи на навозных жуков.
— Докумиэнт!
— Halt!
Конус из фонарика. Эгей!..
И вот тяжелая черная лакированая машина, впереди четыре огня. Не простая машина, потому что вслед за зеркальной кареткой скачет облегченней рысью конвой — восемь конных. Но немцам это все равно. И машине кричат:
— Halt!
— Куда? Кто? Зачем?
— Командующий, генерал от кавалерии Белоруков.
Ну, это, конечно, другое дело. Это, пожалуйста. В стеклах кареты, в глубине, бледное усатое лицо. Неясный блеск на плечах генеральской шинели. И тазы немецкие козырнули. Правда, в глубине души им все равно, что командующий Белоруков, что Петлюра, что предводитель зулусов в этой паршивой стране. Но тем не менее… У зулусов жить — по зулусьи выть. Козырнули тазы. Международная вежливость, как говорится.
Ночь важная военная. Из окон мадам Анжу падают лучи света. В лучах дамские шляпы, и корсеты и панталоны, и севастопольские пушки. И ходит, холит маятник-юнкер, зябнет, штыком чертит императорский вензель. И там в Александровской гимназии, льют шары, как на балу. Мышлаевский, подкрепившись водкой в количестве достаточном, ходит, ходит, на Александра Благословенного поглядывает, на ящик с выключателями посматривает. В гимназии довольно весело и важно. В караулах, как-ни-как, восемь пулеметов и юнкера — это вам не студенты!.. Они, знаете ли, драться будут. Глаза
