Я сомнѣваюсь, чтобы онъ когда-либо жилъ такъ захватывающе, такъ остро, и я, право, иногда завидую ему, когда вижу, что онъ въ своей ярости доходитъ до высочайшаго напряженія страсти, чувства.
— Но вѣдь это же гнусно, подло! — вскричалъ я. — На вашей сторонѣ вѣдь всѣ преимущества!
— Какъ вы думаете, кто изъ насъ подлѣе: вы или я? — спросилъ онъ серьезно. — Если положеніе становится непріятнымъ для васъ, вы вступаете въ компромиссъ со своею совѣстью. Если бы вы были мужественнѣе и честнѣе съ собою, вы бы присоединились къ Личу и къ Джонсону. Но вы боитесь, боитесь. Вы хотите жить. Жизнь, ко торая въ васъ, кричитъ, что надо жить, несмотря ни на что. И вы живете постыдно, измѣняя своимъ убѣжденіямъ, лучшей части вашего я, грѣша противъ вашего маленькаго, убогаго кодекса жизни, и если бы существовалъ адъ, то вы, своимъ поведеніемъ, погнали бы свою душу прямо въ него. Ха, ха! Нѣтъ, я честнѣе васъ. Я не грѣшу, потому что я вѣренъ требованіямъ своей жизни. Я, по крайней мѣрѣ, искрененъ, чего нельзя сказать про васъ.
Его слова меня ужалили. Можетъ-быть, я въ концѣ концовъ дѣйствительно игралъ довольно подлую роль. И чѣмъ больше я думалъ объ этомъ, тѣмъ больше мнѣ казалось, что я обязанъ былъ послѣдовать его совѣту, и, присоединившись къ Джонсону и Личу, вмѣстѣ съ ними постараться убить его. Вѣроятно, въ тотъ моментъ во мнѣ
