И я долженъ сознаться, что для меня въ тотъ моментъ жизнь имѣла то же ничтожное значеніе, что и для него. Въ самомъ дѣлѣ, что могло быть красиваго или возвышеннаго въ томъ, что два трусливыхъ, движущихся существа сидѣли другъ противъ друга и точили сталь о камень, а кучка другихъ такихъ же движущихся существъ, болѣе или менѣе трусливо и жадно глядѣла на нихъ?
Половинѣ изъ нихъ, я увѣренъ, очень хотѣлось, чтобы мы перерѣзали другъ другу глотки; это было бы для нихъ развлеченіемъ. И я не думаю, чтобы среди нихъ нашелся хотя бы одинъ, который захотѣлъ бы вмѣшаться, если бы это произошло. Съ другой стороны, все это казалось чрезвычайно смѣшнымъ и дѣтскимъ. Гёмфри Ванъ-Вейденъ сидитъ въ судовой кухнѣ, точитъ ножъ и пробуетъ его остріе большимъ пальцемъ!.. Изъ всѣхъ положеній, въ которыя я могъ попасть, это быпо самое невѣроятное. Я думаю, что мои прежніе знакомые никогда бы этому не повѣрили, и то, что Ванъ-Вейденъ былъ способенъ сдѣлать подобную вещь, было откровеніемъ для него самого; но онъ самъ не зналъ, гордиться ли ему этимъ или стыдиться этого.
Однако ничего не произошло. Черезъ два часа кокъ отложилъ свой ножъ въ сторону и протянулъ мнѣ руку.
— Что за охота дѣлать изъ себя посмѣшище для этихъ дураковъ? — сказалъ онъ. — Они насъ не любятъ и будутъ ужасно рады, если мы перерѣжемъ другъ другу горло. Вы лучше, чѣмъ я
