вернуться на кухню. Моя лѣвая рука онѣмѣла, словно парализованная, и прошло много дней, прежде чѣмъ я могъ свободно владѣть ею, а боль окончательно прошла въ ней только черезъ нѣсколько недѣль. А вѣдь, онъ не сдѣлалъ ничего особеннаго, онъ только сдавилъ мою руку своею рукою. На другой день онъ всунулъ голову въ дверь кухни и дружелюбно спросилъ меня, какъ моя рука.
— Ей могло достаться хуже, — сказалъ онъ съ улыбкой.
Я въ это время чистилъ картофель. Онъ взялъ большую и крѣпкую картофелину, сжалъ ее въ рукѣ, и раздавленная картофельная масса продавилась между его пальцами и потекла по рукѣ. Онъ бросилъ остатки ея въ чашку, повернулся и ушелъ; и я ясно представилъ себѣ, что сталось бы съ моею рукою, если бы это чудовище захотѣло показать на ней всю свою силу.
Но три дня отдыха все-таки оказали на меня свое благодѣтельное вліяніе, давъ моему колѣну тотъ покой, въ которомъ оно такъ нуждалось. Ему теперь было гораздо лучше, опухоль значительно уменьшилась, и чашечка, повидимому, стала на свое мѣсто. Но эти три дня отдыха навлекли на меня тѣ непріятности, которыя я ожидалъ. Было вполнѣ очевидно, что Томасъ Могриджъ хочетъ заставить меня заплатить за эти три дня. Онъ обращался со мной отвратительно, безпрерывно осыпалъ меня бранью и навалилъ на меня не только мою, но и всю свою работу. Онъ даже набросился на меня съ кула-
