ный видъ, Кириллъ Бревковъ, на цыпочкахъ подошелъ къ Гришѣ сдѣлалъ заговорщицкое лицо и шепнулъ:
— Папашѣ признались?
— Въ чемъ?
— Насчетъ недопущенія къ экзамену?
Гриша растерянно взглянулъ въ сверкающіе глаза Бревкова.
— Какое недопущеніе? Я допущенъ.
— Да-а?—протянулъ Кириллъ Бревковъ.—Вы такъ думаете? Ну, чтожъ—поздравляю! Блаженъ, кто вѣруетъ… Хе-хе!..
Онъ сѣлъ въ кресло и преувеличенно грустно опустилъ голову.
— Жаль мнѣ васъ, Гришенька… Влопались вы въ исторію!
— Въ ка…кую?!..
— А въ такую, что я сегодня видѣлъ вашего директора Уругваева. «Какъ идетъ у васъ,—спрашиваю,—Терентьевъ Григорій?». «Отвратительно,—говоритъ.—На совѣтѣ постановили не допустить его къ экзаменамъ!» Вотъ оно что, молодой человѣкъ!
Если бы Гриша былъ наблюдательнѣе, онъ замѣтилъ бы, какъ дрожали полныя губы Бревкова и какимъ весельемъ сверкали его брилліантовые глазки… Но Гришѣ было не до этого.
Онъ тихо побрелъ въ дѣтскую, спря-
ный вид, Кирилл Бревков, на цыпочках подошел к Грише сделал заговорщицкое лицо и шепнул:
— Папаше признались?
— В чем? — Насчет недопущения к экзамену?
Гриша растерянно взглянул в сверкающие глаза Бревкова.
— Какое недопущение? Я допущен.
— Да-а? — протянул Кирилл Бревков. — Вы так думаете? Ну, что ж — поздравляю! Блажен, кто верует… Хе-хе!..
Он сел в кресло и преувеличенно грустно опустил голову.
— Жаль мне вас, Гришенька… Влопались вы в историю!
— В ка…кую?!..
— А в такую, что я сегодня видел вашего директора Уругваева. «Как идет у вас, — спрашиваю, — Терентьев Григорий?». «Отвратительно, — говорит. — На совете постановили не допустить его к экзаменам!» Вот оно что, молодой человек!
Если бы Гриша был наблюдательнее, он заметил бы, как дрожали полные губы Бревкова и каким весельем сверкали его бриллиантовые глазки… Но Грише было не до этого.
Он тихо побрел в детскую, спря-
