нуту до меня и только что раздѣвшійся у вѣшалки.
Мы стали ругаться, какъ сапожники, и я заявилъ, что пойду сейчась къ околоточному составить на него протоколъ. Я побѣжалъ по какимъ-то корридорамъ, послѣ долгихъ поисковъ нашелъ околоточнаго и, задыхающимся голосомъ, сказалъ:
— Меня оскорбили, г. околоточный. Прошу составить протоколъ.
— Убирайтесь къ черту!—завопилъ онъ.—Какой я вамъ околоточный?
Когда я разсмотрѣлъ его—онъ оказался тѣмъ же полковникомъ генеральнаго штаба, на котораго я снова наткнулся въ полутьмѣ.
Изрыгая проклятія, я опять побѣжалъ, нашелъ околоточнаго (уже настоящаго) и, приведя его на мѣсто нашей схватки, указалъ на стоявшаго у вѣшалки полковника:
— Вотъ онъ. Ругалъ меня, оскорблялъ. Арестуйте его.
И поднялся страшный крикъ и суматоха. Офицеръ назвалъ меня, въ концѣ концовъ, идіотомъ, и я не спорилъ съ нимъ, потому что, послѣ десятиминутныхъ пререканій, выяснилось, что это другой офицеръ, а тотъ первый давно уже ушелъ.
Всѣ ругали меня: офицеръ, околоточный, капельдинеры…
Было скучно и непривѣтливо.
