— Опять, поди, бережа, — проговорилъ Илья Ивановичъ, отрѣзая долгіе круглые ломти отъ прижатаго къ груди каравая.
Васена поставила на столъ глиняную чашку со щами, подала на деревянной тарелкѣ кусокъ говядины и деревянныя ложки.
Помолились и стали ужинать.
Ѣли молча. Собственно говоря, ѣлъ одинъ Илья Ивановичъ. Дѣйствовала ли выпитая водка, мало заглушенная писаревымъ печеньемъ, или сказывалась мужицкая привычка, только Илья Ивановичъ ѣлъ много: ломтя три хлѣба, чашка щей, мясо, каша, полвилка капусты — все это было уничтожено имъ истово, неторопливо, благоговѣйно и до послѣдней крошки. Михайла чуть притрогивался къ ѣдѣ и сидѣлъ за столомъ для виду, а Васена только подавала. Взглянувъ на Илью Ивановича теперь, никакъ нельзя было подумать, что это тотъ самый мужикъ, что часъ тому назадъ былъ пьянъ до упаду: какъ рукой сняло. По мѣрѣ насыщенія морщины на лбу его стали расправляться, брови раздвинулись, вся фигура приняла серьезно добродушный видъ. Къ концу ужина онъ даже разговорился.
— Вы что церемонитесь? — спросилъ онъ.
— Я ужинала, — сказала Васена, — съ Васильемъ Ильичемъ давеча поѣла.
— А мнѣ что-то не охота, — отозвался лѣниво Михайла. — Чай пилъ недавно.
— Ужъ это не учитель ли васъ поитъ чаемъ-то? — удивился старикъ.
— Опять, поди, бережа, — проговорил Илья Иванович, отрезая долгие круглые ломти от прижатого к груди каравая.
Васёна поставила на стол глиняную чашку со щами, подала на деревянной тарелке кусок говядины и деревянные ложки.
Помолились и стали ужинать.
Ели молча. Собственно говоря, ел один Илья Иванович. Действовала ли выпитая водка, мало заглушенная писаревым печеньем, или сказывалась мужицкая привычка, только Илья Иванович ел много: ломтя три хлеба, чашка щей, мясо, каша, полвилка капусты — всё это было уничтожено им истово, неторопливо, благоговейно и до последней крошки. Михайла чуть притрагивался к еде и сидел за столом для виду, а Васёна только подавала. Взглянув на Илью Ивановича теперь, никак нельзя было подумать, что это тот самый мужик, что час тому назад был пьян до упаду: как рукой сняло. По мере насыщения морщины на лбу его стали расправляться, брови раздвинулись, вся фигура приняла серьёзно-добродушный вид. К концу ужина он даже разговорился.
— Вы что церемонитесь? — спросил он.
— Я ужинала, — сказала Васена, — с Васильем Ильичем давеча поела.
— А мне что-то не охота, — отозвался лениво Михайла. — Чай пил недавно.
— Уж это не учитель ли вас поит чаем-то? — удивился старик.
