Развѣ не бывало, что весь сходъ, какъ одинъ человѣкъ, стоялъ, на томъ, что скажетъ Илья? Не случа-лось! А-агга! Начальству это не съ руки. Илью Бунтова не допускаютъ ни въ старшины, ни въ старосты!.. не подходящъ-де Илья... Нѣ-тъ, братъ!.. Бунтовъ не нуждается въ этомъ, потому у него достатки. Онъ нажилъ!.. горбомъ... крестьянствомъ!.. Бунтовъ на обухѣ молотитъ — зерна не обронитъ!..
Послѣ покойника отца, что подѣлили они съ братомъ? Трынь-брынь! А нынче зайди къ Ильѣ Бунтову на дворъ... полонъ дворъ скотины, домъ полная чаша... и денежки... Есть что отказать сыновьямъ-молодцамъ, работничкамъ дорогимъ... Илья, братъ, и безъ бляхи въ почетѣ!.. да!.. Вотъ сейчасъ у писаря въ гостяхъ былъ. Угощали его всякими вареньями, печеньями, до пьяна напоили... А къ чему? Хочетъ, шельмецъ, прибавки просить!.. да!..
Илья Ивановичъ поровнялся съ церковными воротами.
— Ба-а-амъ! — крикнулъ сверху колоколъ неожиданно.
— Ба-а-амъ! — откликнулось откуда-то издали.
Илья Ивановичъ полѣзъ обѣими руками къ мерлушчатой крымской шапкѣ, съ трудомъ снялъ ее съ головы и истово, пьяными взмахами руки сталъ креститься. Онъ былъ религіозенъ и каждый праздникъ бывалъ въ церкви, но во всю свою жизнь ни разу не пытался сообразовать свою жизнь съ Христовымъ ученіемъ. Если же
Разве не бывало, что весь сход, как один человек, стоял на том, что скажет Илья? Не случа-лось! А-агга! Начальству это не с руки. Илью Бунтова не допускают ни в старшины, ни в старосты!.. не подходящ-де Илья... Не-т, брат!.. Бунтов не нуждается в этом, потому у него достатки. Он нажил!.. горбом... крестьянством!.. Бунтов на обухе молотит — зерна не обронит!..
После покойника отца, что поделили они с братом? Трынь-брынь! А нынче зайди к Илье Бунтову на двор... полон двор скотины, дом полная чаша... и денежки... Есть что отказать сыновьям-молодцам, работничкам дорогим... Илья, брат, и без бляхи в почёте!.. да!.. Вот сейчас у писаря в гостях был. Угощали его всякими вареньями, печеньями, допьяна напоили... А к чему? Хочет, шельмец, прибавки просить!.. да!..
Илья Иванович поравнялся с церковными воротами.
— Ба-а-ам! — крикнул сверху колокол неожиданно.
— Ба-а-ам! — откликнулось откуда-то издали.
Илья Иванович полез обеими руками к мерлушчатой крымской шапке, с трудом снял её с головы и истово, пьяными взмахами руки стал креститься. Он был религиозен и каждый праздник бывал в церкви, но во всю свою жизнь ни разу не пытался сообразовать свою жизнь с Христовым учением. Если же
