и русска, и чувашъ, и мордва... Спасибо яму... давалъ на зиму шесть пудъ продовольства.
— Пудъ двасать на мѣсяцъ давалъ... на всѣ... больше нѣтъ! — добавила татарка грустно, обведя рукой всю семью.
— Та-акъ! — протянулъ возница.
— Такъ, братикъ, такъ!.. — подтвердилъ татаринъ.
Татарка достала изъ телѣжки веревку, пристегнула ее съ боку и принялась помогать мужу.
— Ана-а-ай! — нылъ больной татарченокъ въ телѣжкѣ.
— Ана-ай! — вторили ему уставшіе мальчики подростки.
Навстрѣчу ѣхали два здоровыхъ парня. Оба они сидѣли верхомъ на крупной рыжей лошади и безпечно болтали ногами. Одинъ изъ нихъ крикнулъ, обращаясь ко мнѣ:
— Подари мнѣ шляпу-то!
Человѣчекъ вдругъ остановился, выскочилъ какъ ошпаренная кошка изъ оглобель и сжалъ кулачки. Лицо его приняло новое злобное выраженіе.
— Ишь, варлаганъ! Два на одинъ кобыла сѣлъ!..
Размахивая руками, онъ сталъ вчастую сыпать самою грубою русскою бранью.
Парни дружно расхохотались. Дѣйствительно маленькій захудалый человѣчекъ-татаринъ былъ ужъ очень потѣшенъ съ своей, казалось, безпричинной злобой и русской уродливой бранью.
и русска, и чуваш, и мордва... Спасибо яму... давал на зиму шесть пуд продовольства.
— Пуд двасать на месяц давал... на все... больше нет! — добавила татарка грустно, обведя рукой всю семью.
— Та-ак! — протянул возница.
— Так, братик, так!.. — подтвердил татарин.
Татарка достала из тележки верёвку, пристегнула её с боку и принялась помогать мужу.
— Ана-а-ай! — ныл больной татарчонок в тележке.
— Ана-ай! — вторили ему уставшие мальчики подростки.
Навстречу ехали два здоровых парня. Оба они сидели верхом на крупной рыжей лошади и беспечно болтали ногами. Один из них крикнул, обращаясь ко мне:
— Подари мне шляпу-то!
Человечек вдруг остановился, выскочил как ошпаренная кошка из оглобель и сжал кулачки. Лицо его приняло новое злобное выражение.
— Ишь, варлаган! Два на один кобыла сел!..
Размахивая руками, он стал вчастую сыпать самою грубою русскою бранью.
Парни дружно расхохотались. Действительно маленький захудалый человечек-татарин был уж очень потешен со своей, казалось, беспричинной злобой и русской уродливой бранью.
