Еле тащилась подвода съ моими вещами. Лошадь съ трудомъ вытаскивала ноги изъ липкой глинистой грязи. А грязь, желтоватая, тяжелая, навертывалась на колеса большими комьями, цѣплялась за нихъ, не давала вертѣться.
Возъ шипѣлъ, трещалъ, вздрагивалъ и ежеминутно накренялся на выбоинахъ, грозя опрокинуться. Мы съ возницей молча шли рядомъ, оба недовольные, мокрые, усталые. Холодная изморозь густымъ туманомъ обложила окрестность. Даль пропала. Только синеватыя очертанія неуклюжихъ «шихановъ» кое-гдѣ маячили сквозь сѣрую кисею тумана, да плавалъ въ низинѣ чуть замѣтный гребень зеленаго лѣса. Откуда-то торопливо выныривали небольшіе клочья грязныхъ разорванныхъ тучъ; низко-низко скользили они надъ нашими головами и поспѣшно исчезали, оставляя за собой холодъ и сырость.
Еле тащилась подвода с моими вещами. Лошадь с трудом вытаскивала ноги из липкой глинистой грязи. А грязь, желтоватая, тяжёлая, навёртывалась на колёса большими комьями, цеплялась за них, не давала вертеться.
Воз шипел, трещал, вздрагивал и ежеминутно накренялся на выбоинах, грозя опрокинуться. Мы с возницей молча шли рядом, оба недовольные, мокрые, усталые. Холодная изморозь густым туманом обложила окрестность. Даль пропала. Только синеватые очертания неуклюжих «шиханов» кое-где маячили сквозь серую кисею тумана, да плавал в низине чуть заметный гребень зелёного леса. Откуда-то торопливо выныривали небольшие клочья грязных разорванных туч; низко-низко скользили они над нашими головами и поспешно исчезали, оставляя за собой холод и сырость.
